Как бы мне ни хотелось, чтобы его тут не было, но пришлось терпеть. Все понимали, что сейчас важно подготовить такое заявление для прессы, которое устроит всех.

Кроме официальных новостей и объявлений департамента по связям, важным было и интервью. Его планировали публиковать отдельно, но оно должно было показать самих героев истории, которым уже всё равно никуда не деться от внимания, а заодно — отсечь домыслы.

В сопровождении охраны Стрелецкий провёл нас по коридорам с красными коврами. По пути Виринея не сказала ни слова, лишь коротко со мной поздоровалась. Понятно, что её, как и меня, уже обработали насчёт того, что можно говорить, а чего нельзя.

В большом зале переговоров нас ждали журналисты из губернской пресс-службы. Две женщины и мужчина с камерой.

Одна из женщин, яркая блондинка с короткой стрижкой, сразу же пошла нам навстречу, но обратилась именно к советнику:

— Степан Натанович, у нас всё готово. Это займёт не более получаса, а далее мы ещё поснимаем на банкете, уже общие виды.

— На банкете? — переспросил я: ни про какой банкет мне не говорили.

А вот Виринея, кстати, не удивилась. Возможно, именно из-за этого она и была такая мрачная.

— Да, банкет в вашу честь, господа, — сухо подтвердил Стрелецкий. — Небольшое светское мероприятие. Поэтому лучше поторопиться.

Он уселся в одно из кресел за большим столом, решив посмотреть на интервью, ну а меня и Виринею попросили присесть на диван у стены с гербом.

Блондинка, назвавшаяся Татьяной Петуховой, несколько минут усаживала нас так, чтобы свет на лица падал правильно, потом сама села в соседнее кресло.

Когда интервью наконец началось, журналистка приступила именно к тем вопросам, которые мне были уже известны и ответы на которые уже имелись.

Мы отвечали попеременно: то я, то Виринея.

Интервью было скучным, и говорили мы только то, что нам разрешили сказать.

Про то, как мы провалились в червоточину; про ужас, охвативший нас в темноте; про радонит, который мне пришлось использовать, взяв у Виринеи; про то, как нас разделило в туннеле; про то, как я столкнулся с мутантом и уничтожил его с помощью кинжала (тут должна быть реклама магазина Троекурова, но её не было), и про то, как неожиданно открылась и закрылась червоточина.

Ни о каких толпах мутировавших тварей речи не велось, ни о силе сидарха, ни о куске города, вырванном из бытия.

— Вы убили мутанта один? Только с помощью кинжала? — искренне ужаснулась журналистка.

— Так уж вышло, — ответил я серьёзно. — В тот момент мне хотелось выжить. Можно сказать, один случай на миллион. Новичкам везёт.

— Это невероятно, — восхитилась женщина. — Жаль, что тело мутанта так и осталось в червоточине и теперь его не исследовать нашим учёным. Однако нам стало известно, что суд разрешил вам обучение и повышение ранга. Вас готовятся зачислить в Петровскую Академию Семи Путей уже завтра, не так ли? Это большая честь.

— Да, это так, — коротко подтвердил я.

Услышав про Академию, Стрелецкий скривился.

Его глаза порой блестели древесной магией, и казалось, он скоро дыру в моём черепе просверлит.

А журналистка тем временем продолжала:

— Некоторые газеты уже называют ваш поступок «искуплением грехов» ваших родителей и вашего предка Гедеона Бринера. Что вы на это скажете?

— Скажу, что род Бринеров никому не желал зла, ни сейчас, ни сто лет назад, — ответил я, без претензий и напора, но уверенно и чётко. — Это граждане своей страны, верные подданные императора, всегда служившие на благо людям. И я хочу подтвердить свои слова на деле.

Да, это было не совсем то, что меня просили сказать, но журналистка не стала задавать уточняющих вопросов.

Вместо этого она улыбнулась и поблагодарила меня за смелость.

— Говорят, вам уже подняли социальный рейтинг до пятидесяти, — добавила она дружелюбно. — Это заслуженно и приятно, не так ли?

— Да, теперь я смогу заходить в магазины и чувствовать себя полноценным, — ответил я.

Она так и не поняла, шучу я или это едкая насмешка над системой социального рейтинга.

Было видно, что женщина не прочь спросить ещё много чего помимо утверждённого списка, но это, конечно, было невозможно.

Однако один вопрос не по плану она всё же осмелилась задать, посчитав, что он разбавит важное официальное интервью и добавит в него немного… хм… романтики и человечности:

— Вы спасли друг другу жизнь, и это, должно быть, начало большой дружбы, не так ли? — Она обратилась к Виринее: — Кем стал для вас Алексей после всего, что с вами произошло?

Виринея заговорила с привычной мрачностью, но очень умело ушла от прямого ответа:

— А кем бы стал для вас человек, который без раздумий бросился вас спасать, даже понимая, что вряд ли выживет?

Она повернулась ко мне и добавила то, что не имело смысла добавлять (это всё равно потом вырежут из интервью):

— Возможно, этот человек — избранный…

— О, спасибо, госпожа Воронина, — мягко и с улыбкой оборвала её журналистка, после чего обратилась уже ко мне: — Алексей, а что вы скажете насчёт вашей случайной знакомой? Вас сблизила общая опасность? Вы теперь друзья?

Я внимательно посмотрел ей в глаза.

— Мы помогли друг другу выжить, когда выжить было почти невозможно. Как думаете, этого достаточно, чтобы считаться друзьями?

Журналистка красноречиво глянула на меня, затем — на Виринею. Мы оба оставили её без прямого ответа, но, похоже, ей и этого было достаточно.

Когда интервью наконец закончилось, нас сразу же выдворили из зала переговоров. Вежливо и мягко, но всё же выдворили. Внутри остался Стрелецкий, чтобы переговорить с журналисткой.

Мы же в сопровождении охраны отправились по коридорам и лестницам вниз, в банкетный зал.

— Про избранного могла бы и не