Сплошное умиление.

А с виновницей торжества так вообще одни эмоции. Пять лет исполнилось Настеньке. И это оказался самый милый ребёнок, с которым сердце моё окончательно растаяло.

Мою младшую сестру тоже звали Настенька.

— Позвольте полюбопытствовать, Андрей Константинович, а как ваше семейное положение? — Шепнул на ухо граф, когда мы остались наедине. Но неподалёку от посторонних ушей.

— Я холост, но сердце моё занято, — ответил честно.

— Только не озвучивайте это моим милым вдовушкам соседкам, пусть помечтают в этот поистине волшебный вечер, — усмехнулся мужчина, отпуская детей дальше играть, но следом пошёл уже серьёзный разговор: — Подскажите, ваше высочество, а Пётр Михайлович ваш друг? Признаться, беспокойство жены меня крайне удивило.

— Это мой двоюродный дядя, — ответил.

И у графа вытянулось лицо. Но он постарался вернуть самообладание и вновь натянул на лицо улыбку.

— Получается, мы — родня, — заключил.

— Выходит, что так, — ответил, вздыхая.

— Что ж, позвольте воспользоваться случаем, ваше высочество. И попросить вас о ходатайстве для моего старшего сына.

— Лейб–гвардейский полк? — Уточнил я с удивлением.

— Да, его сердце пылает, но без вашей протекции не обойтись, — запел и засуетился. — Алексей, подойди сюда.

В первый момент я даже растерялся.

Старший подскочил, будто только этого и ждал. Крепкий, невысокий парень, чертами лица на отца похож, в голубых глазах романтика. Половина юнкеров с такими поступало в наше училище, когда и я поступал.

— Ваше высочество, я сделаю всё, что в моих силах и даже больше, — отчеканил негромко парень с видом, будто сейчас от меня зависит его судьба.

Да он младше меня года на три. Даже не знаю, чем могу ему помочь, не имея никаких связей в столице. Наверное, только добрым советом. Поэтому спрашиваю:

— Алексей Андреевич, какие движут вами стремления? Форма нравится? Служить хотите? Может, иные соображения.

— Никаких иных соображений, — вмешался граф, строго посмотрев на отпрыска.

— Позвольте, Андрей Иванович, сыну отвечать, — укорил и кивнул парню.

— Служить Империи и форму носить с гордостью, — ответил парень с волнением.

— Почему именно лейб–гвардейский гусарский полк? Всё это можно делать в любом другом, — озвучил своё мнение я.

Замялся парень.

— Не хотим, чтоб далеко от дома служил, — признался его батька.

Сын едва заметно закатил глаза. И мне всё стало ясно. Это граф хочет войска элитные, чтоб бахвалиться, а парню всё равно.

— К сожалению, я не имею связей, чтобы помочь вам со столичным гусарским полком, — отвечаю прямо. — Только с Хабаровским, где служу и сам в чине поручика. Но не гарантирую, что сын ваш будет в тепле. Скорее всего, его отправят во Владивосток, где возможны боевые действия.

— К… какие боевые действия, — ахнул граф.

— Такие, в каких участвовал и я, — продолжил жёстко, обращаясь сразу к обоим. — Если вы, Алексей Андреевич, решили Родине служить от сердца. То это в первую очередь жертва, а не форма парадная напоказ перед барышнями. Это готовность драться, пачкать красивую форму кровью врагов и раненных товарищей. Это бессонные ночи и тоскливые вечера. Это страх и смерть. И если сумеете, доблесть и смелость. А если осознаете и примите, то самая настоящая честь. А теперь подумайте о том, чего вы действительно хотите. А вы, Андрей Иванович, подумайте о том, какую судьбу хотите для сына. Даже лейб–гвардейцы уже переправлены во Владивосток, и доломан красный их не оградил от этого.

— Вы говорите страшные вещи, — укорил вдруг граф хмуро. — Так ли это?

— Именно так. Но в столице об этом говорить не принято, — бросил и собрался уже идти в дом сам, чтобы этого Мокрищева достать.

Завели меня на ровном месте.

А тут его на каталке на крыльцо дочь вывозит, как по заказу. И нет сомнений, что это тот самый двоюродный брат отца. Черты лица схожи.

Увидев заплаканную жену, граф сразу к ней и рванул. А гости все притихли.

Не понимая, что они себе надумали, двинулся к дяде и я, оставляя беседку с гостями и роднёй графа далеко позади.

Седой худощавый старик встретил меня с прищуром, криво сидя на стуле, будто ему на нём очень неудобно находиться или в тягость. Взгляд, будто дьявола увидел. Но не испугался, а встречает с отчаянной храбростью.

— Доброго вечера, — начинаю, поднимаясь.

— Ближе не подходи! — Выдаёт дядюшка сипло, перебивая. — Стой там!

Задышал часто, будто смерть к нему пришла. Взял за руку дочку, она вцепилась в него. Тут ещё граф подошёл.

— Я князь Сабуров Андрей Константинович. Мой покойный отец ваш брат.

— Я знаю, кто предо мной, — прорычал, брызжа слюной. — Явился…

— То есть вы знали, что я жив и всё равно требовали наследство? — Спрашиваю, всё же поднимаясь.

— Оно не может тебе принадлежать, ты приёмыш! — Взвизгнул.

ЧТО⁈

Дочь его заплакала сразу, вцепившись в него, словно хочет от меня утащить волоком. Зять с другой стороны встал, не зная, куда и податься.

— Объяснитесь, Пётр Михайлович! — Навис я над стариком.

— Да не родной ты нам, — прошептал Мокрищев, втянув шею. — Не родной, чужой, подобранный не весь где. Все тебя страшились в семье, и только брат мой, как дурной души не чаял. Вот и поплатился.

— Врёшь ты всё! — Не выдержал я, едва сдержавшись от того, чтобы вцепиться.

— Отойди от отца! — Вскрикнула женщина и разрыдалась в голос.

— Ваше высочество, я попрошу, — обозначился и граф.

Отступил. А что делать? В душе смятение. Что он несёт⁈ У нас всегда была дружная семья. Заботливая мать и добрые братья с сёстрами.

— Я Сабуров