***

– Дамы и Господа! Премьер-министр Российской Империи Совета Ее Высочества, Александр Андреевич Ушков! — торжественно объявил церемониймейстер, пристукнул жезлом, не удержался и скорбно поджал губы: премьер выскочил из какого-то угла, скорчил гримасу – не до вас мне, дескать, приглашенные дорогие гости, пробежал через зал, полный народа, и шмыгнул за штору, прикрывающую дверь к императорской семье.

Не имел бы противный премьер Ушков отношение к младшей ветви семьи Ушаковых, церемониймейстер не простил бы такое откровенное нарушение дворцового этикета. Но род никогда не афишировал свои занятия, издавна занимаясь сбором информации о врагах империи. И своих конкурентах. И кого в результате Ушаковы считали врагами и этими самыми конкурентами… никому не известно. Сегодня они в опале, якобы есть важная причина – не рождаются маги. Ну да, ну да. Неизвестно, кто затеял эту интригу в сложившейся политической ситуации. Церемониймейстер тут же запретил себе даже подумать, кто именно… мог. Ибо дар императорской семьи… нет, так он совсем не думает! Нельзя!

Где, собственно, протокол на вечер? Вот протокол! Приготовился объявлять наследницу, Ее Высочество.

Портьера императорской семьи откинулась…

– Ее…

– Императорское… – потянул секунду, другую, желая узреть наследницу… и слава Богу, что не объявил!

Натужно вытаращив глаза, Ушков вкатил коляску с императрицей.

– Величество!

Нет, но какая скотина этот недомерок. После Ее Величества нельзя появляться Высочеству, а она должна открывать бал, раз Величество немощна!

И тут успела схватиться за инвалидную коляску императрицы сама Высочество. Раскрасневшаяся. Бежала, следовательно.

– …с Ее Высочеством старшей наследницей Великой императрицы!

Церемониймейстер договорил, отступил на шаг назад за колонну, выдохнул и утер лоб белоснежным платком.

Убью когда-нибудь Ушкова. Не выдержу. Прости, Господи, за мысли окаянные… заставил наследницу бежать! Меня почти довел до родимчика. Даже протодиакон удивлен, глаз не сводит с Ее Высочества, хмурится. А ведь сам тоже ушаковский! Ну хоть не лезет никуда, начались разногласия с главой рода, взял и укатил по Сибири. Хорошо служителям, еще и приглашение получил как отличившийся верноподданный… а тут мучайся… лови взгляды…

Церемониймейстер насторожился. Императрица сосредоточилась, пришлось выйти на открытое место. И точно! В голове прозвучало – «мы уходим».

Поклонился в ответ и на весь зал объявил:

– Дамы и господа, прошу внимания! Европцы отправили на ваш суд знаменитый англицкий дуэт теноров «Две сплетенные ромашки»!

Премьер-министр проклял свое дежурство уже несколько раз.

Сначала Ее Величество не желали грузиться в новенькую коляску, потому как она сделалась ей мала.

Мала вдруг стала! Худышке в 90 лет! Не растет же и ест, как будто ей лень рот открывать. Мне бы такую лень, а то глотать иной раз не успеваю.

Совсем было присела в постели, но задержалась, долго и подозрительно разглядывая своих гридней. А их двенадцать, могут прикрыть телами сразу всю императорскую семью, не только Ее Величество. Ох и здоровущие гридни! Как представишь, сколько им ткани на одежу потребно, да кожи на сбрую и обувку, да еды на глотки ненасытные…

Одно примеряет с гриднями – им не по чину коляску императорскую таскать!

Иногда, правда, дума гнетет меня тяжкая… а такая честь… когда принесет ощутимые плоды. Надеюсь, при моей жизни?

И тут прилетает в лоб:

«Мы уходим. К причальной мачте дворца!»

Нет, это не дежурство.

Казнь Египетская, вот что это.

Дирижабль Ее Величество в самой верхней точке, последний в ряду по винтовой лестнице!

***

Петр Алексеевич по просьбе своей подопечной бегал время от времени вокруг повозки, каретой ее назвать невозможно. Ветер метко попадал снегом в лицо сидящим, спасибо, хоть спина прикрыта. Обычный возок с претензией на три сидящих места, если потесниться. Выбегал то в накинутом башлыке и наброшенной на плечи попоне, то, наоборот, открыто разминался с приседанием и подскоками. Вроде как два совсем разных человека ожидают баронессу.

А сама подопечная сначала мелькнула пару раз тенью и исчезла.

Мороз тем времени крепчал, да и ветер уже совсем не шутил. Форменное пальто преподавателя, напоминающее шинель, продувалось насквозь, попона не спасала, а приседания с подскоками согревали, пока разминался.

Серафим смотрел-смотрел, крякнул, пожалел убогого: вытащил из недр своего тулупа ободранную солдатскую фляжку, ткнул молча барину.

Барин сообразил мгновенно, приложился, потряс фляжкой и глотнул еще раз. Вернул фляжечку с благодарностью.

Совсем другое дело!

Мужчины понимающе переглянулись, а тут и подоспела ученица:

– Нашла, – сказала негромко и вдруг скинула с себя меховую куртку, протянула