Шрифт:
Закладка:
Но не факт, что всё будет хорошо: во-первых, чужие пчёлы могут улететь, а во-вторых… Во-вторых, я скучаю по Максиму.
Знаю его всего ничего, а сердце не на месте. Вот куда он запропастился?
И пока я об этом думаю, за воротами слышится шорох шин и шум подъезжающей машины. Судя по звуку, шум дорогого автомобиля. Я бросаю тяпку и, теряя шлёпки, бегу к воротам. И плевать мне на сползающую с плеч майку.
Я так мечтаю, чтобы это был Максим.
Но это не тот, кого я так сильно ждала. Это не Максим Дубовский. У моих ворот стоит наш участковый. Опустив голову, Виктор поправляет свой форменный головной убор. И надежда сразу сменяется огромным разочарованием.
— Добрый день, хозяйка. Мужик твой где? Мы его тачку нашли.
Не могу сдержать горести и злости и отвечаю не так любезно, как следует общаться с представителями закона. Хотела бы я знать, где мой мужик.
И мой ли он вообще.
— Добрый. По делам уехал.
Это та самая машина, которую Афанасий вместе с братом эвакуировали в неизвестном направлении.
Здоровый внедорожник игриво блестит покатыми боками, а я от чувства неудовлетворенности и обиды не знаю, куда себя деть. Не глядя поправляю шлёпки, засовывая ступни глубже.
— Машину тут оставлю.
— Как хочешь.
— Эй, на ней ни царапины, Акимова, учти это. Чтобы без претензий. Цени нашу доброту, Ксения.
— Ценю.
— Тогда до встречи. И постарайтесь убрать машину с дороги. Пусть закатит её в гараж твоего бати. Не надо, чтобы она тут постоянно маячила. Местных только раздражает.
Кивнув, закрываю калитку.
И тут же натыкаюсь на раскрасневшуюся Виолетту, которая буквально лезет посмотреть, кто там приехал.
— Это Максим?! Это он вернулся? Может, ему помочь надо? Там всё в порядке?
Замечаю её свеженамазанный красный рот и не могу не усмехнуться.
Неугомонная бешеная баба.
Михайловне это тоже не нравится:
— Виолетта, в твою миску уже муравьи заползают, а ну-ка брысь в свой дом! — грозит ей палкой.
А я так расстроилась, что это не Максим, аж света белого не вижу.
Сажусь на старенькую лавочку у дома, откидываюсь на бревенчатую стену.
Ко мне подбегают девочки. Ника и Ася садятся по обе стороны от меня и берут мои руки в свои маленькие ладошки. Вот чему надо радоваться! У меня есть девочки, а дети — это счастье. К тому же всё только к лучшему, вот уже и дом с землёй отбирать не станут, в скором времени начну работать в столовой, буду потихонечку развивать новую пасеку. Всё будет хорошо. И без Дубовского.
— Мама, как же я рада, что дядя-курьер тебя у нас не заберёт.
Заберёт?! Дети такие милые. Усмехаюсь сквозь горечь внутри.
— Да, — продолжает разглагольствовать Ася, — он делает вкусные блины, но всё время пытается тебя обнимать. Не надо нам этого. Мы втроём будем жить.
— Маме нужен мужик, иначе мама будет злой, — влезает со своими совершенно ненужными комментариями Виолетта.
— Мама не злая, у неё есть мы, — топнув ножкой, спорит старшая. — И мы её больше любим, чем какой-то там курьер.
Меня охватывает непроходимая печаль. Лучше бы они поскорее перестали говорить о нём.
И тут совершенно неожиданно через забор перелезает сын Виолетты. Он с шумом прыгает на землю. У него что-то в руках, какая-то большая розовая коробка. Особо не разглядываю. Мне всё равно. Мамке, наверное, что-то принёс. Очень раздражает это бесконечное хождение туда-сюда. Проходной двор какой-то.
Сижу у дома и, высунув ноги из шлепок, рисую пальцами зигзаги на земле. Достали! Хочется, чтобы все оставили меня в покое.
Непреходящая тревожность раздражает, и прям ничего уже не нужно, только бы начать новую жизнь. И, самое главное, поскорее забыть Максима. Думала, сын к Виолетте, но подросток подходит ко мне.
— Это вам, тётя Ксюша. Тот московский чел передал, ну, который сюда на крутой тачиле приезжал. Он там на трассе застрял, в него Борис на велике въехал, завалился, вмятину оставил. Ваш отговорить его пытался, мол, ерунда, а Борис упёрся. Говорит, что он советский человек и свои грехи признает, и не надо ему поблажек, будет отвечать по закону.
Я даже несколько раз переспрашиваю, о ком говорит сын Виолетты. От радости сердце колотится как у воробья. Неужели вернулся? Сжимаю коробку.
— Они участкового ждут.
— А участковый здесь был.
— Разминулись.
Господи, какие-то американские горки: то вверх, то вниз. С ума можно за день сойти.
Встаю. Сажусь. Потом опять встаю. Тереблю бант на коробке. Чувства переполняют, мне как будто снова семнадцать. От передозировки эмоций очень сильно горит в груди.
Стараюсь не рвать принесённый подарок, пытаюсь открыть аккуратно, всё же Виолетта и Михайловна рядом, подумают, что я совсем чокнулась. Нервно размотав широкую розовую ленту, открываю крышку, а там…
— Сарафан?! — комментирует Виолетта и тут же беспардонно выхватывает подписанную для меня карточку.
— «Приходи сегодня в час, а то женщина с амбарной книгой не любит, когда опаздывают», — читает Виолетта. — Это что значит?
А я знаю, что это значит. И изо всех сил стараюсь скрыть свою радость.
Благодать обливает внутри с такой силой, что голова идёт кругом. Трясущимися от волнения руками достаю наряд и, смеясь, прикладываю к фигуре. Немного длинный и очевидно широковат в груди, он явно выбрал размер на глаз. Но как бы этот сарафан ни сел на меня, я счастлива, потому что сегодня я выхожу замуж.
* * *
В состоянии полного безумия я бегу в дом, пытаюсь накраситься и надеть сарафан. В голове пульсирует неописуемая радость, свербит в глазах, из груди неудержимо рвётся ненормальный смех. Ощущаю себя четырнадцатилетней девчонкой, на которую глянул самый симпатичный мальчик класса и теперь она без ума от счастья. Не могу перестать дышать словно загнанная лошадь. Смотрю на себя в зеркало и, застряв в ткани сарафана, смеюсь, хлопая ошалелыми газами.
Не получается поверить, что сейчас я увижу его. И всё же надо успокоиться. Нельзя так, мужчина не должен думать, будто я потеряла голову.
Рассмеявшись, подвожу глаза стрелками, и в это время в мою спальню зашагивает Виолетта.
Вот это то, что мне никогда не нравилось в нашем местечке. Здесь никто не закрывает дверь на ночь, и все ходят к друг другу в гости без спроса.
— Прежде чем кидаться ему на шею, узнай, где он был.