Шрифт:
Закладка:
Именно этот, ставший привычным страх боли толкает человека в противоположную сторону, куда он и устремляется, даже сам того не замечая, легко привязываясь к тому малому количеству удовольствий, которые природа оставила ему в удел.
По этой же причине он множит их число, растягивает, совершенствует и в конце концов начинает их обожествлять, поскольку, проведя под властью этого идолопоклонства долгие века, превратил все свои наслаждения во вторичные божества, возглавляемые высшими богами.
Суровость новых религий разрушила эти покровительственные узы, поскольку и сами Бахус, Амур, Комус и Диана стали уже не более чем поэтическими воспоминаниями; однако само поклонение уцелело, и, даже подчинившись наиболее серьезному из всех верований, люди по-прежнему пируют по случаю бракосочетаний, крестин и даже похорон.
72. Трапезы в том смысле, который мы придаем этому слову, начались со второй эпохи в жизни человечества, то есть с тех пор, как оно перестало питаться исключительно плодами земли. Приготовление и распределение мяса требовало участия всего рода, вожаки распределяли охотничью добычу малым детям, а взрослые дети делали то же самое для своих престарелых родителей.
Эти сборища, поначалу ограниченные самыми близкородственными отношениями, мало-помалу распространились также на соседей и друзей.
Позже, когда род человеческий распространился, усталый путник тоже мог присоединиться к этим первобытным трапезам, рассказав, что происходит в дальних краях. Так родилось гостеприимство вместе с его правами, которые почитались священными у всех народов, поскольку среди них не было ни одного настолько дикого, который пренебрег бы долгом уважать жизнь того, с кем он согласился разделить хлеб и соль.
Именно во время таких трапез должны были родиться или усовершенствоваться языки – либо потому, что это был постоянно возобновляющийся повод для собрания, либо потому, что досуг, который сопровождает трапезу и следует за ней, естественным образом располагает к взаимному доверию и словоохотливости.
73. Такими по природе вещей должны были быть элементы застольных удовольствий, но их следует весьма отличать от просто доставляемого едой удовольствия, которое является их необходимым предшественником.
Удовольствие от еды – это действительное и непосредственное ощущение от удовлетворения потребности.
Застольное удовольствие – это возвратное ощущение, которое рождается из различных сопровождающих трапезу обстоятельств и фактов, связанных с местами, вещами и людьми.
Удовольствие от еды роднит нас с животными; оно подразумевает лишь голод и то, что нужно для его удовлетворения.
Застольное же удовольствие – это особенность рода человеческого; оно предполагает предшествующие трапезе заботы о приготовлении кушаний, выборе места и сборе гостей.
Удовольствие от еды требует если не голода, то по крайней мере аппетита; застольное же удовольствие подчас не зависит ни от того, ни от другого.
Оба эти состояния всегда можно наблюдать на пиршествах.
При первой подаче блюд в начале трапезы все едят жадно и молча, не обращая внимания на то, что может быть сказано; и, каким бы ни было общественное положение гостей, все о нем забывают и ведут себя как фабричные рабочие. Но по мере насыщения рождаются мысли, завязывается беседа, начинает действовать другой порядок вещей, и тот, кто до сего момента был всего лишь потребителем, становится более-менее приятным сотрапезником в зависимости от того, какими средствами наделил его Владыка всего сущего.
74. В застольных удовольствиях не бывает ни душевных восторгов, ни экстатических порывов, ни исступленных чувств, однако, теряя в интенсивности, они выигрывают в длительности, а главное – отличаются особой привилегией, обладание которой располагает нас ко всем прочим удовольствиям или, по крайней мере, утешает при их потере.
Действительно, вследствие трапезы, конечно, тело и душа наслаждаются особенным блаженным состоянием.
В физическом плане, по мере того как освежается мозг, физиономия расцветает, оживляется, появляется румянец, глаза блестят, по всем членам разливается нежное тепло…
В духовном плане изостряется ум, пробуждается воображение, рождаются и порхают от одного к другому верные слова; и если Ла Фар[124] и Сент-Олер[125] придут к потомкам с репутацией остроумных авторов, то этим они будут обязаны в первую очередь тому факту, что слыли приятными сотрапезниками.
Впрочем, подчас за одним столом можно найти все, что породило наше горячее стремление жить обществом: любовь, дружбу, дела, спекуляции, власть, ходатайства, покровительство, амбиции, интриги; вот почему сотрапезничество касается всего, вот почему оно производит плоды на любой вкус.
75. Непосредственным следствием вышесказанного стало то, что все промыслы, которыми занимались люди, сосредоточились на увеличении длительности и интенсивности застольных удовольствий.
Поэты жаловались, что шея, будучи слишком короткой, препятствует длительности удовольствия от дегустации; другие сожалели о малых возможностях желудка и доходили до того, что избавляли свои внутренности от необходимости переваривать первую трапезу ради удовольствия поглотить вторую.
Это было наивысшее усилие, сделанное, чтобы расширить наслаждения вкусом; однако преодолеть установленные природой границы все же не удавалось, и тогда взялись за аксессуары – вспомогательные средства, которые, по крайней мере, предлагали больше свободы для действий.
Стали украшать цветами вазы и кубки, а головы гостей – венками; ели под сводом небес, в садах и рощах, в присутствии всех чудес природы.
К застольным удовольствиям стали добавлять чарующую музыку и звучание инструментов.
Так, на пиру царя феаков певец Фемий прославлял воинов былых времен и их подвиги[126].
Часто взоры сотрапезников услаждали плясуны, акробаты и мимы обоих полов в разнообразных нарядах, не мешая при этом вкусовым наслаждениям, по воздуху растекались дивные ароматы; доходило даже до того, что сотрапезники ублажали себя ничем не прикрытой красотой, – словом, ко всеобщему наслаждению были приобщены все чувства.
