стали двое старшин плотников Сердце Льва и Матль. Как вскоре выяснилось, Сердце никто так не называл кроме него самого и, внезапно, меня. В быту он был Сундук, даже для подчиненных. Впрочем, видя как он наливается удовольствием, когда я говорю ему «А ты, сеньор Сердце Льва, тот еще осел, если думаешь, что…» — я переходить на Сундука не спешил. А поскольку поводов называть его ослом было много, то и идиотское имя, которое он мне сам назвал, я использовал часто. Просто я старался делать это наедине. На людях я и его, и Мальта, называл всегда «сеньор сотенный». Тут не было устоявшегося слова «сотник», поэтому дословно звучало «капо сотни», но мне было важно потихоньку вводить звание и субординацию. Я требовал подтверждения полученных приказов — все эти «понял», «выполняю» и всякие прочие дурости.

Матль и Сундук получали от меня слишком много золота, чтобы считать меня нормальным, поэтому просто подчинялись моим причудам. Хоть и с неохотой.

В самом начале я занимался этим зародышем будущей профессиональной армией со всем вниманием, какого можно ждать от любящего отца. И всё чаще с ужасом понимал, что этому ребенку не судьба вырасти во что-то приличное.

Не без моих советов Серебряная палата постановила создать постоянный отряд из «охочих на то людей, "кои происходят из Караэна и окрестностей». Платил город четверть сольдо в месяц каждому вступившему в этот отряд. В законе предусматривалось, что отслужившие год будут получать полсольдо — так я предполагал бороться с текучкой. А ветераны участвовавшие в схватках и битвах, будут получать дополнительные выплаты.

Разумеется я не рассчитывал, что десяток медных кругляшей в месяц привлечет в ряды моей будущей армии достойных людей, поэтому предполагал доплачивать людям сам. И я оказался не прав. В первую же неделю желание вступить в отряд выказало около полутысячи человек. Люди были самые разные — от засидевшихся в подмастерьях взрослых мужиков, до сбежавших от нудного труда на земле подростков. Но особенно меня поразило, то среди «охочих людей» оказались и женщины. Не меньше двух десятков. Причем бабы были в среднем на голову лучше других «рекрутов» — у них обычно были с собой оружие, у одной даже кожаный доспех из нашитых внахлест кожаных пластинок. Одна женщина пришла со своим луком — эта амазонка напоминала телосложением тумбочку, имела вполне себе приличные усы, не хуже чем волшебные у Сперата, и вогнала девять из десяти стрел в тюк соломы с пятидесяти шагов. Но у этой прекрасной мадам было дополнительное условие — она вступала в отряд, только если кормить будут не только её, но и её десять детей.

Муж, научивший её стрельбе из лука, умер. А даже старшие дети были еще подростки и не могли полноценно работать. И арендатор отдал их землю другой семье. Упустить такой кадр я не мог, поэтому забрал эту женщину в поместье и поручив жене пристроить её так, чтобы она принесла максимальную пользу. Остальным вооруженным дамом было вежливо отказано. Не хватало мне тут еще амурные дела распутывать.

Адель куда лучше меня понимала психологию местного населения. Она не стало пытаться создать с нуля институт лучников в отдельно взятом семейном клане. Попросту поселила усатую бабу в городском поместье и стала брать у неё уроки стрельбы из лука раз в неделю. А потом проводить конкурсы по стрельбе из лука среди домашних, награждая безделушками тех, кто попадал. Уже через месяц в поместье стрелять из лука могла половина, и у слуг появилось не меньше десятка охотничьих луков. Моду на стрельбу из лука стали перенимать и благородные сеньоры из аристократических семей. Давать приемы и устраивать обжираловки Адель тоже не забывала — поэтому поместье Итвис быстро стало центром культурной жизни для богачей и аристократов. К счастью, Адель делала это умело — редко и так, чтобы меня это мало к чему обязывало.

Я же мог продолжать заниматься своими «грязнулями». Так прозвали мой отряд горожане. Отчасти, это я виноват. Отобрав три сотни человек, с запасом, я с увлечением приступил к тренировкам. Я знал, что основное время армия проводит в походе. И я начал с похода. Похода на север, в горы. Там наш отряд учился ставить лагерь и отрабатывал слаженность. Последнее — в основном лазя по склонам и преодолевая горные речушки.

Идея была неплохая сама по себе, я не учел только одного — у местных нет сменной одежды. Уже через пару дней жизни на природе мои солдаты выглядели как бомжи после пожара. Ночи стали прохладные, они жались к кострам, из-за чего все поголовно были чумазые и закопченные. Одежда быстро измялась. Стирать и умываться в речке было муторно и холодно. Вдобавок, прокормить триста человек в поле оказалось неожиданно трудно. Если с едой я выкрутился, попросту купив несколько десятков свиней и коз у местных, и гоня это стадо с собой, то вот с водой вышла лажа. Кипятить воду было не в чем — казаны тут на каждом углу не купишь. Возить из города пиво в бочках (даже за деньги!) — оказалось слишком долго. Телеги застревали, опаздывали, а то и пропадали по дороге. В отряде у многих началось расстройство желудка. На третий день мы вернулись в одно из моих имений близ Караэна и мой отряд выглядел как армия, потерпевшая сокрушительное поражение. Оборванные, грязные, чумазые и, чего уж скрывать, местами обосранные.

Разумеется, в Караэне, где пока еще не придумали общественных кинотеатров, это зрелище привлекло множество народу. Горожане не поленились пройти пару километров, чтобы поглазеть. И за моим зародышем армии с того времени и закрепилось прозвище «грязнули». Впрочем, тут это слово несло в себе куда больше негативной коннотации, называли так людей, которые перестали следить за собой. Поэтому вернее будет перевести местное словечко, которым называли моих солдат, как «чуханы».

Я не сильно расстроился, помня поговорку «тяжело в учении, легко в бою». Потеряв двадцать человек ушедшими, я ввел что-то вроде присяги — оставшиеся дали слово, что не уйдут из отряда, не предупредив об этом за три месяца.

Пока мои солдаты приводили себя в порядок, мы работали над ошибками. Обратились к Фредерику за помощью в организации походной жизни. И обнаружилось, что основная премудрость была в том, чтобы просто не мешать людям самим себя обустраивать. В местных армиях люди делились на небольшие группы — рыцарское копье, как пример — и сами снабжали себя едой, водой,