Профессионализм: Кобзон тоже плакал, когда пел, но голос не дрогнул.

Мне нравится такое определение: профессионализм — это умение посадить себя в зрительный зал.

Кобзон всегда пел для конкретных зрителей, тех, которые сегодня сидели в зале. Пел про их жизнь, беды и радости, про их родной завод, про космос и БАМ. Ведь все это было частью нашей жизни.

Если Кобзон обещал, он споет. Даже если болен. Однажды (радикулит!) пел сидя в кресле. Песня и публика его лечили. И всегда «живьем», не «под фанеру».

…На телевидении снимался номер с песней «Хава Нагила». Зная, что в «Шаломе» поставлен такой танец, Кобзон пригласил наших артистов. Но у нас был немного другой ритмический рисунок. И на репетиции Кобзон пять раз в полный голос спел всю песню, чтобы танцоры могли приспособиться. Можно было и не петь — Левон Оганезов сыграл бы несколько раз, и все. Но это — если не думать о коллегах и телезрителях.

А брюки? Мало кто знает, что, надев концертные брюки, Кобзон уже не садился. Чтобы ткань не помялась. Так уважительно к себе, к своей профессии и к людям, которые в зале, никто не относился.

…Ташкент. Концерт в госпитале для раненых в Афганистане. После представления мы пошли в палаты тяжелораненых, тех, что не смогли прийти на выступление. Молодые ребята, искалеченные навсегда. Невозможно ни описать, ни смотреть. Даже мы, врачи по образованию, прошедшие шесть лет больниц и моргов, не могли этого выдержать. Одна певица хотела спеть раненому, но слезы душат.

Кобзон подошел к одному из них:

— Сынок, что тебе спеть?

Шепот в ответ, и Иосиф запел. При раненых плакать нельзя, но слезы сдержать невозможно. Кобзон тоже плакал, когда пел, но голос не дрогнул.

В начале 1980-х артисты Москонцерта, устав от самоуправства парткома, обратились к Кобзону и другим звездам с просьбой заступиться за них. При первом же походе в райком звезды «отпали», и Кобзон остался один. И не отступил. Райком был повязан с парткомом, их поддержал московский комитет партии — начались провокации, слежка за Кобзоном, ему не подписывали характеристики на выезд за рубеж, на Госпремию… Вызывают Кобзона в комитет партии:

— Вы проявили политическую бестактность: вчера в Колонном зале спели две еврейские песни, а в зале были два представителя арабских государств. Они поднялись и ушли.

— Зря, ведь потом я спел две арабские. И евреи, которые были в зале, не ушли. Так кто проявил политическую бестактность?

…Зачем объяснять кому-то, что Кобзон хороший? Его и так любят. Верно. Любить Родину, женщину, артиста — прекрасно. Но лучше, когда знаешь за что. Когда случилась трагедия с «Норд-Остом», Иосиф Давыдович первым вошел в здание на Дубровке, вел переговоры с террористами и спас пять заложников. После этого многие звонили в офис Кобзона и говорили его помощницам:

— Передайте Иосифу Давыдовичу, что мы им гордимся.

Девушки отвечали:

— Мы тоже.

…Сегодня, конечно, плохо без него. Многим плохо. Особенно тем, кто любил его слушать, кому он помогал, кого защищал, поддерживал словом и делом. Одна надежда на то, что память о великом человеке разбудит в ком-то желание быть хоть немножко похожим на него и так любить нас, людей.

Валентина Легкоступова

(1965–2020 гг.)

певица, заслуженная артистка РФ

Я долго думала, в какой форме написать о моем любимом Учителе. Об Иосифе Давыдовиче Кобзоне. И решила, что это будет письмо. Письмо к Человеку, который очень много значил и значит в моей жизни.

Дорогой Иосиф Давыдович! Как же Вас не хватает! Таких, как Вы, не бывает! Не было, нет и не будет! Я не буду бить в барабаны и трубить в фанфары. Не стану говорить пафосных речей. Я просто вспомню по-человечески ценные моменты, которые сыграли огромную роль и оказали большое влияние на формирование меня как личности.

Судьба подарила мне годы учебы у Великого Мастера. В продолжение — дружба, которой нет цены. На всю жизнь. Благодарю Вас, Иосиф Давыдович, за эту честь.

Где только мы с Вами не побывали! Где страшно и горячо, где радостно и светло, где тепло и уютно, где непросто и дискомфортно. Всякое бывало! Но с Вами везде — как за каменной стеной!

Помните нашу поездку в Германию? Еще в разделенную. Мы выступали перед нашими солдатиками. А после концерта командиры устроили банкет. Для солистов отдельно, для других артистов — отдельно. Как же Вы тогда разозлились, что произошло такое разделение. Отругали их на чем свет стоит, развернулись и уехали вовсе, вместе со мной и Юрой Григорьевым. Нас тогда расквартировали вместе в трехкомнатной квартире. День был тяжелый. Совсем ничего не ели. Не успевали. Ранним утром, понимая, что у меня два голодных уставших мужика, я сбегала в магазин, накупила продуктов и приготовила роскошный завтрак к пробуждению мужчин. Как же Вы обрадовались! Никогда не забуду! Хорошее было утро! Веселое, вкусное, доброе!

В той же Германии, на концерте, когда Вы исполняли песню в память об ушедших артистах, в проигрыше Вы подошли ко мне за кулисами и сказали как бы между прочим: «Когда меня не станет, спой обо мне!» Это было так неожиданно, что слезы брызнули из моих глаз фонтаном. Я была в шоке! Никогда этого не забуду.

Я спела Вам, Ангел мой!

Вы всегда меня выручали. Вы всегда за меня заступались. Своих не предают и не бросают. Раньше я могла позвонить по телефону или в крайнем случае прийти, боясь Вас побеспокоить. Теперь я обращаюсь к Вам мысленно, и Вы всегда