Шрифт:
Закладка:
В результате Инна Васильевна до самой своей смерти в 1985 году была неофициальным «хранителем» «дома Турбиных» и только четыре года не дожила до открытия музея. Зато она была свидетелем установки на доме мемориальной доски в 1982 году. Характерная «булгаковщина» – мастера, руководившего бригадой, устанавливавшей доску, звали… Михаил Афанасьевич!
А начало всему этому было положено визитом Виктора Некрасова в 1966-м…
Лампа с зелёным абажуром
В киевском музее Булгакова масса экспонатов, принадлежавших семье Булгаковых. Наибольший интерес посетителей привлекают икона, перед которой молилась Елена Тальберг; часы, играющие гавот; номерок от московской «нехорошей квартиры» и, конечно же, лампы – лампа из комнаты девочек и настольная лампа Афанасия Ивановича, перешедшая к старшему сыну.
Для Булгакова на всех этапах очень важной была тема дома, домашнего очага, а центральным его элементом стала настольная лампа. Как писал сам Булгаков: «особое значение для меня имеет образ лампы с абажуром, это для меня очень важный образ. Возник он из детских впечатлений – образ моего отца, пишущего за столом». Профессор Киевской духовной академии Афанасий Иванович Булгаков работал много – как по основному профилю, так и для дополнительного заработка.
Позже настольная лампа с зелёным абажуром перешла к Михаилу Афанасьевичу и присутствует на фотографиях на столе, за которым он работал в студенческие годы. Рядом с тем самым окном, за которым Николка Турбин прятал ящик с пистолетами…
Позже с настольной лампой для Булгакова была связана тайна творчества – именно при свете ламп в разных московских квартирах рождались его литературные произведения. Тогда её свет стал таинственным…
Конечно же, лампа появляется на страницах множества булгаковских произведений.
«Необыкновенные приключения доктора»: «моя любовь – зелёная лампа и книги в моём кабинете».
«Белая гвардия»: «на стене над кроватью сидел сокол на белой рукавице, где мягко горела зелёная лампа на письменном столе Елены и стояли на тумбе красного дерева бронзовые пастушки на фронтоне часов, играющих каждые три часа гавот»; «стоячая лампа, изображающая египетскую царевну, прикрытую зелёным зонтиком, красила всю комнату нежно и таинственно»; «на лампочку, стоящую на тумбе у кровати, надела она темно-красный театральный капор»; «ровно, слабо горела лампочка под красным абажуром, разливая мирный свет». Тут, как легко заметить, фигурируют три лампы – зелёная настольная, зелёная стоячая и под красным самодельным абажуром – ночная.
«Воспоминание…»: «как расстанешься, если каждый вечер, лишь только нальются нити лампы в 50 свечей, и в зелёной тени абажура я могу писать и читать, в тепле, не помышляя о том, что на дворе ветерок при 18 градусах мороза».
«Роковые яйца»: «теперь профессор (…) зажёг на столе зелёную лампу в кабинете».
«Ханский огонь»: «в рабочем кабинете с наглухо закрытыми чёрными шторами горела на открытой конторке керосиновая лампа, мягко и зелено освещая вороха бумаг на полу, на кресле и на красном сукне».
«Записки юного врача»: «через несколько минут я был у зелёной лампы в кабинете докторской квартиры»; «в мечтаниях, рождавшихся при свете лампы под зелёным колпаком».
«Собачье сердце»: «горела только одна зелёная лампа на столе».
«Бег»: «я заскучал по Петербургу, ей-Богу! Вдруг так отчетливо вспомнилась мне зелёная лампа в кабинете…»
«Театральный роман»: «день ли был на дворе или ночь, у Филиппа Филипповича всегда был вечер с горящей лампой под зелёным колпаком».
В «Мастере и Маргарите» лампа тоже упоминается неоднократно.
Иван Бездомный гонится за нечистой силой по вечернему городу и «в каждом из этих окон горел огонь под оранжевым абажуром». Контраст между втянутым в дьявольскую круговерть поэтом и спокойной жизнью людей, не знающих о грозящей им опасности. Абажуры, правда, оранжевые, тревожные…
Мастер хвастается «прекрасной ночной лампой». Маргарита умоляет Воланда: «прошу опять вернуть нас в подвал в переулке на Арбате, и чтобы лампа загорелась, и чтобы всё стало, как было». Дьявол, кстати, к этой мысли относится скептически, хотя к самой лампе, как таковой, кажется, особых претензий не имеет.
«Батум»: «за столиком сидит Сталин. Лампа с зелёным абажуром». Тут, кстати, момент самый неожиданный – в «Батуме» Сталин предстаёт персонажем если не отрицательным, то уж точно не положительным. Он тут, скорее, дьявол-искуситель, подталкивающий людей к странным и страшным поступкам. Но… зелёная лампа верно служит и ему.
Противоречивость тут понятна. С одной стороны, Сталин – часть той силы, которая сломала нормальную жизнь в стране. С другой стороны, именно при Сталине эта самая нормальная жизнь восстановилась…
Пока же, «внезапно и грозно наступила история», распадается ткань времён и мы слышим крик человека, прощающегося с простой и привычной, нормальной жизнью: «в комнате противно, как во всякой комнате, где хаос укладки, и ещё хуже, когда абажур сдёрнут с лампы. Никогда. Никогда не сдёргивайте абажур с лампы! Абажур священен. Никогда не убегайте крысьей побежкой на неизвестность от опасности. У абажура дремлите, читайте, пусть воет вьюга, – ждите, пока к вам придут. Тальберг же бежал».
Ну и символ отсутствия дома, отсутствия домашнего уюта – «едучи в расхлябанном поезде, при свете свечечки». Заметим, правда, что так Булгаков рассказывает о своей первой статье. То есть творчеству отсутствие лампы не мешает. Более того, не будь революции и Гражданской войны, оторвавших Михаила Афанасьевича от зелёного абажура и кремовых штор, мы могли бы никогда не узнать писателя Булгакова…
Сага о семи комнатах
Как известно, профессор Преображенский, пользуясь своим статусом европейского светила и особыми отношениями с советским руководством, занимал, по сути один, роскошную семикомнатную квартиру в самом центре Москвы – на Пречистенке. И хотел приобрести ещё одну комнату. Прототип этой квартиры известен… Или нет?
Вообще тема жилья была для Булгакова очень сложной и болезненной.
С одной стороны, просто нужно где-то жить. Если в Киеве квартира у Булгаковых была, то в Москве, понятно, не было. И «квартирный вопрос» для него был вопросом банального выживания.
В рассказе «Воспоминание» Булгаков описывает своё житьё-бытьё в Москве так: «Человеку нужна комната. Без комнаты человек не может жить. Мой полушубок заменял мне пальто, одеяло, скатерть и постель. Но он не мог заменить комнаты, так же как и чемоданчик. Чемоданчик был слишком мал. Кроме того, его нельзя было отапливать. И, кроме того, мне казалось неприличным, чтобы служащий человек жил в чемодане. (…) Два раза я спал на кушетке в передней, два раза – на стульях и один раз – на газовой плите. А на
