Шрифт:
Закладка:
Тишину нарушили голоса.
—…Скорую? — громыхнул Лукин.
—…Папа, а что это с Мишей?
—…Мишутка, посмотри на меня, — говорила Надя (её лицо было к моим глазам ближе других). — Мишутка, всё хорошо, мама с тобой. Всё уже позади. Всё прошло. Не волнуйся. Держи меня за руку. Мы справимся. Вместе. Мишенька, скажи что-нибудь. Сыночек, как ты себя чувствуешь? Что болит?
— Я… в порядке… мама, — с трудом произнёс я.
Едва пошевелил языком, будто тот превратился в неподъемную гирю.
* * *
Надежда Сергеевна предложила уйти от Лукина сразу же, как только я встал с дивана. Но я уговорил её остаться в квартире Фрола Прокопьевича ещё на «чуть-чуть». Сказал, что пока не хочу уходить, что полежу немного, что чувствую себя «нормально» (но пожаловался на слабость). Генерал-майор шустро обеспечил меня подушкой. Надя в очередной раз припечатала к моему лбу свои губы. Папа по-приятельски похлопал меня по плечу. А Паша шёпотом пожаловался, что так и «не подержал» в руках «немецкий ножик».
Мальчик рассказал, что когда я закатил глаза и «грохнулся» на пол, то выронил кинжал (и ударился затылком о полку с цветами — вот почему болел затылок). Виктор Солнцев взял меня на руки и отнёс на диван. Мама безостановочно твердила, что «всё будет хорошо». А Фрол Прокопьевич поднял оружие и спрятал его в сервант. Пенсионер «даже не предложил» Павлику рассмотреть надпись на клинке. Поэтому я пообещал мальчику, что обязательно покажу ему эсэсовский девиз на кинжале; но сделаю это не сегодня. Паша печально вздохнул.
Домой мы с Надей вернулись уже затемно. По пути «взрослые», ничуть не стесняясь меня и Павлика, перемыли косточки «интересному старичку» (Фролу Прокопьевичу Лукину). Они не вспоминали о моём «припадке». Даже Пашка о нём не говорил — всё больше рассказывал о «настоящих боевых наградах», на которые ему позволил взглянуть ветеран войны. Солнцевы проводили нас до подъезда. Не поднялись вместе с нами в квартиру — попрощались «до завтра». У самой двери Надя потрогала свой живот, вздохнула и пожаловалась, что «кажется, переела».
* * *
Ночью мне снились странные сны. Я снова дежурил рядом с квартирой Оксаны Локтевой (вот только вооружённый не книгой — сжимал рукоять немецкого кинжала). Потом предупреждал об опасности Нину Терентьеву (а девчонка, будто издевалась: твердила, что не понимает меня, потому что не говорит по-немецки). Боролся я во сне и с Лежиком на городских соревнованиях (вот только не выводил Васильева на болевой приём — пытался ткнуть Олега клинком под рёбра). Видел и прикованного к стене Вовчика (рыжий мальчишка сплёвывал на пол кровь и требовал, чтобы приятеля Игоря Гончарова в папиной повести назвали не Родионом Усовым, а Владимиром Сомовым). А уже под утро мне приснились братья Миллеры (Валерий и Семён доказывали, что этим летом я непременно должен вместе с ними улететь на угнанном самолёте в Федеративную Республику Германию).
Утром, по пути в школу, я прислушивался к разговорам своих спутников. Зоя всё больше молчала (узнал у неё, что «дядя Юра» вернулся из Новосибирска ночью — сегодня Каховский отправился на работу), изредка зевала, прикрывая рот варежкой. Вовчик и Паша спорили о футболе. Рыжий доказывал, что ленинградский «Зенит» выиграл в этом году чемпионат «случайно». Ещё он утверждал, что московское «ЦСКА» в следующем году «легко» вернётся в Высшую лигу. Паша его выводы о команде из Ленинграда не поддержал. Солнцев рассказывал, что зенитовцы одержали в прошедшем чемпионате больше всех побед и забили голов больше, чем любой другой советский клуб. А значит: заслуженно получили золотые медали. «А „ЦСКА“ через год, конечно, вернётся», — сказал первоклассник. Ни Вовчик, ни Паша, ни Зоя Каховская по пути к школе этим утром ни разу не заговорили о Нине Терентьевой.
Судьба девятиклассницы меня интересовала больше, чем футбол (и даже больше, чем «историческая» победа ленинградского «Зенита»). Меня порадовало, что этим утром Вовчик не говорил о Терентьевой в том же ключе, как тогда об Оксане Локтевой. Но я всё же рассчитывал услышать хотя бы краткий пересказ вчерашних «событий». Вот только не нашёл источник информации. Каховский утром не позвонил (чему я нисколько не удивился). Не прояснила ситуацию с Ниной и Зоя Каховская (девочка утром не пообщалась на эту тему со своим папой). Поэтому я отправился на разведку сам. Но не к злополучному дому. А к стенду с расписанием — узнал, какие и где сегодня будут уроки у девятого «В» класса. Потом всю первую перемену поджидал Нину Терентьеву в школьном коридоре (не дождался). А после второго урока спросил о девице у её одноклассника.
— Терентьева? — переспросил кучерявый парнишка.
Он почесал затылок, задумался. Взглянул на приоткрытую дверь класса. И тут же схватил за руку проходившую мимо нас темноволосую девицу — переадресовал ей мой вопрос.
— Так… не было её на первом уроке, — сказала девятиклассница.
Кокетливо повела плечом.
Парень отпустил свою «добычу», повернулся ко мне.
— Слышал, пацан? — сказал он. — Терентьева сегодня не явилась в школу.
Глава 17
В понедельник десятого декабря я (как никогда в этой новой жизни) страдал из-за современных средств связи. Потому что не позвонил Юрию Федоровичу на мобильный телефон, не написал Зоиному отцу послания в социальных сетях — вообще никак не связался с Каховским. Просиживал штаны на уроках; гадал, что именно вчера случилось с Ниной Терентьевой (и когда именно «это» случилось: до того, как папа ушёл из квартиры генерал-майора Лукина, или уже после). Номер своего рабочего телефона подполковник милиции Каховский мне не называл. А звонить «дяде Юре» домой в понедельник днём я не видел смысла. Поэтому подавил желание «слинять» с уроков. В гордом одиночестве бродил во время перемен по школьным коридорам, прислушивался к разговорам школьников и учителей. Но контрольные слова «убили» и «Терентьева» так и не уловил.
Никуда не спешил я и после школы: сомневался, что так рано застану Юрия Фёдоровича дома. В компании с Зоей и Вовчиком по уже устоявшейся традиции проводил до автобусной остановки Свету Зотову. Сегодня Светлана демонстративно придерживала своего рыжего «рыцаря» под руку. Потому что Вовчик порадовал «даму сердца» полученной вчера от Зои Каховской шоколадной конфетой. Я посмотрел счастливое конопатое лицо своего юного приятеля. И вспомнил, о чём шептались в мужской раздевалке самбистов. Юные борцы поговаривали, что у Светы Зотовой в школе есть «безбашенный» ухажёр-боксёр, который «чуть что», «любому» сразу «бил в пятак». При этом никто из парней «третьей» группы презрительно не заявлял, что Светка Зотова гуляет под руку с «мелким» третьеклассником. Напротив, отзывались о рыжем уважительно (спорили, кто «сильнее»: боксёры или самбисты).
Я сдержался: не пошёл к дому Нины Терентьевой. Прогулялся к Каховским (в надежде, что всё же застану там Юрия Фёдоровича). Потом вместе с Зоей зашёл к Наде — переоделся (повесил в шкаф школьную форму). И только после этого мы отправились к Солнцевым. Пашка и Вовчик пока не разбежались по спортивным секциям — встретили нас привычным громким спором. Зоя вызвалась рассудить мальчишек. А я прогулялся в спальню, заглянул в бумажную папку с копией папиной повести (скорее, по привычке, чем из необходимости). Увидел знакомый титульный лист на вершине стопки испачканных копировальной бумагой листов. Со спокойной душой вернулся к уже затеявшим громкую перепалку школьникам: мальчишки дружно и задорно отбивались от Зоиных «взрослых» нотаций и замечаний. Натужно придумывал, чем занять себя и детей занять до вечернего разговора с Каховским.
* * *
Юрий Фёдорович вернулся с работы ровно в восемнадцать часов. Я к тому времени уже больше часа дожидался его в Зоиной комнате. Дополнительные тренировки мы с Зоей временно прекратили (до конца года): сделали «перерыв» в работе над будущими спортивными победами. Поэтому коротали сегодня время за просмотром видеокассеты с фильмом «Челюсти-3» (на английском языке). Лежали бок о бок на кровати Каховской и… просто смотрели фильм. Из динамика телевизора доносилась сдобренная потрескиваниями и музыкой иностранная речь. Я к ней прислушивался, изображал переводчика: монотонным голосом пересказывал Каховской диалоги персонажей. Зоя держала меня за руку, широко открытыми глазами наблюдала за действием на экране, изредка задерживала дыхание или вскрикивала.
Из прихожей послышалось громогласное «я дома» Каховского. Я замолчал, прервавшись на полуслове. Зоя ответила отцу громким возгласом «привет, пап». Но не прекратила своё занятие (лишь ещё крепче сжала мои пальцы). Толкнула меня локтем — я послушно перевёл очередную
