Шрифт:
Закладка:
До следующей барахолки оставалось две недели, превратившиеся для нас обоих в томительную бесконечность. Но мы помалкивали, еще не очень догадываясь, что в равной мере становимся фанатами блошиного рынка. Шансы, что та же торговка появится вновь и прихватит на рынок компас, были минимальны. Через две недели мы влетели в подземный гараж и ринулись туда, где в прошлый раз видели продавщицу компаса. Она оказалась на месте, компас мирно покоился среди всякой всячины.
– Сколько? – с ходу выпалила по-немецки Наташа, никогда ранее не говорившая на этом языке.
– Тридцать, – ответила женщина.
– Двадцать пять! – возразила Наташа, и я понял, что втайне от меня она готовилась к этому диалогу. Сошлись на 28 евро.
Компас стал подарком мне на день рождения и украшает мой кабинетный стол. Нам продали его не с фирменным футляром, а с самодельным. Значит, компас для кого-то был так дорог, что для него не поленились специально сшить неказистый, но прочный кожаный футляр. Предмет намекал на историю, которую тщательно скрывал. Тогда-то мне впервые и пришла в голову мысль написать выдуманные истории невыдуманных вещей. Это был первый подход к замыслу книги, которую держит в руках читатель.
Новый «лоцман»: Ники
Как мы уже писали, в какой-то момент у меня созрел план написать книгу о блошином рынке при участии Манни в качестве эксперта в области торговли антиквариатом. Эта идея была им с энтузиазмом поддержана. Но смерть разрушила эту затею. Однако в считаные дни после печального известия у меня неожиданно появились новые «лоцманы» по блошиному рынку. Одним из них стала Ники.
С Ники я познакомился в один день с Манни. Она тоже была постоянным продавцом на нашем любимом мюнхенском блошином рынке, но, в отличие от коллеги, арендовала бокс в одном из помещений на территории рынка. В течение нескольких лет мы время от времени покупали у нее какую-нибудь мелочь со щедрыми скидками. Но дальше этого наше общение не продвигалось. Ни мы, ни она в этом и не нуждались. Строгая женщина под шестьдесят со стрижеными седыми волосами, худощавым лицом без косметики, внимательными серыми глазами за линзами очков и хриплым голосом давней курильщицы держала вежливую дистанцию и соблюдала эмоциональный нейтралитет.
Она же сообщила мне о кончине Манни. За несколько месяцев до этого ее отношение ко мне несколько потеплело, в нем появился элемент сдержанного любопытства. Было очевидно, что это результаты рассказов Манни обо мне и о будущем проекте. Прежний холодок в наших отношениях растопила моя открытая безутешная реакция на его смерть. Мы перешли на «ты». Сначала она делилась со мной запутанными сведениями о странных обстоятельствах смерти Манни и горечью по поводу сокрытия душеприказчиками места и времени его похорон. А через некоторое время она начала мне рассказывать и о Манни, и о своей жизни.
Ники родилась и выросла в Югославии. Юная боснийка еще до совершеннолетия решила уехать в Западную Германию и начала тайком от родителей посещать курсы немецкого языка в соседнем городке. При первой же возможности по достижении совершеннолетия она уехала в ФРГ, где по контракту успешно работала в одной из ресторанных сетей. После первого, неудачного брака она вышла замуж за солидного мужчину, который успешно занимался торговлей стариной. Он был старше ее на 15 лет и обладал недюжинными познаниями в разных областях антиквариата. Так она оказалась завсегдатаем антикварных бирж и блошиных рынков. С мужем они колесили по всей Германии и Австрии, держали антикварный магазин в Мюнхене и постоянные места на нескольких блошиных рынках в Мюнхене, его окрестностях и в Аугсбурге.
В 1990-х годах рынок старины в Германии процветал. Падение «железного занавеса», открытие европейских границ, наполнение барахолок дорогими и престижными старинными вещами, мода на посещение блошиных рынков и куплю-продажу на них, а также постепенное ослабление опасений, что выставленный на продажу предмет из дедушкиного наследства может оказаться немецким «трофеем» времен нацизма, содействовали этому.
В те годы они с мужем торговали первоклассным антиквариатом, а не тем, по ее словам, «хламом», который она сбывает теперь. У мужа она многому научилась. А природный дар видеть людей насквозь, натренированный за годы работы в ресторанном бизнесе, помог ей ориентироваться в толчее блошиного рынка. Ники может безошибочно определить, купит ли что-то вот этот клиент или нет, можно ли ему разрешить занести деньги в другой раз (именно это она предложила нам во время первой встречи), чист ли на руку вертящийся у прилавка тип.
* * *
В те же годы началось знакомство Ники с Манни, для которого ее муж стал наставником в антикварном деле и хитросплетениях жизни на блошином рынке. 1990–2000-е стали для Ники временем захватывающе увлекательной и материально благополучной жизни. Все это осталось в прошлом, после того как у мужа обнаружили неизлечимое заболевание. Ники мужественно взвалила на свои плечи груз новых проблем и в течение дюжины лет преданно и самоотверженно выхаживала мужа. Наряду с домашними заботами она продолжила его дела на рынке предметов из вторых рук.
В таких ситуациях становится как никогда ясно, на кого из окружающих можно положиться, а на кого нет. Некоторые из бывших коллег и друзей мужа, узнав о его болезни, приходили к Ники с предложением скупить их склады антиквариата за бесценок, аргументируя тем, что муж все равно больше не вернется к делам. Ники с возмущением отвергала их предложения и никогда не рассказывала о них мужу.
Манни же из бывшего ученика и успешного коллеги, напротив, превратился в одного из немногих надежных друзей. Он готов был помочь в любую минуту. Он, по старой памяти магазинного служащего, помогал покупать и настраивать домашнюю технику. Он вел домашнюю бухгалтерию семьи друга и ездил с Ники за продуктами. Манни регулярно бывал в гостях у Ники и ее мужа. Пока позволяло здоровье «учителя», Манни вместе с Ники возил его на дальние вылазки на природу, а в последние два года вывозил в ближайшее кафе и на прогулку.
Ники тяжело переживала смерть Манни. По ее словам, она чувствовала себя с ним на одной волне, поскольку тот привычками и жизненными ориентирами был очень похож на ее супруга. Она корила себя за то, что в последнее время была поглощена домашними хлопотами и невнимательно слушала Манни, не поддерживала его советами, не понимала, как он страдал от нараставшего одиночества. Теперь ее ближайшие друзья и коллеги ворчали на нее за то, что она никак не могла «отпустить» историю со смертью Манни, мучилась подозрениями и просыпалась от тяжелых снов, которыми потом делилась со мной.
Опасаясь за состояние здоровья супруга, она долго умалчивала о печальном событии в домашних разговорах, во время которых муж регулярно интересовался у жены жизнью на блошином рынке и делами бывшего подопечного, коллеги и друга. Когда за несколько месяцев до смерти мужа Ники я пришел в их дом и познакомился с ним, он уже знал, что Манни нет в живых. Он не мог ходить и невнятно говорил. Но когда я сказал ему, что мне очень не хватает Манни, он заметно улыбнулся и ясно произнес:
– Мне тоже.
* * *
Ники не только рассказывала мне об организации блошиного рынка, не только предостерегала по поводу царящих среди торговцев нравов, о конкуренции, нечистоплотности, обмане. Она собственным примером отчасти опровергла нарисованную ею мрачную картину, взявшись помогать мне в сборе материала для книги. Она позволила мне помогать ей в организации прилавка в начале рабочего дня и даже попробовать себя в качестве помощника торговца. (Должен признаться: восприятие рынка и его публики из-за прилавка сильно отличается от ощущений, которые испытываешь, плывя в потоке посетителей. Толпа кажется пестрее, чувство опасности обостряется, груз ответственности
