Протокол конференции на Поросе, подписанный 30 ноября (12 декабря) 1828 г., вызвал недовольство британского правительства. Веллингтон, считая, что свободная Греция будет находиться под русским влиянием и будет враждебна Великобритании, желал видеть Греческое государство слабым и зависимым от Порты. Действуя в этом направлении, британский премьер сумел добиться принятия Лондонской конференцией 16 ноября 1828 г. протокола, по которому временная гарантия, данная державами Греции, распространялась только на Морею и Киклады[334]. Решения же Поросской конференции, поддержавшей установление границы по линии Волос – Арта, шли вразрез с планами Веллингтона, и не случайно, что подписавший Поросский протокол британский представитель Ч. Стрэтфолд Каннинг вскоре был вынужден уйти в отставку.

Петербургский кабинет, как уже говорилось, занимал в греческом вопросе позицию, кардинально отличавшуюся от позиции сент-джеймсского кабинета. Однако международное положение России и ее взаимоотношения с союзниками были в этот период достаточно сложными. В августе 1828 г. Николай I в нарушение данного обязательства о том, что российская эскадра на Средиземном море не будет участвовать в военных действиях против Османской империи, объявил о блокаде Дарданелл, что вызвало резкие протесты в Лондоне. В свою очередь, Великобритания и Франция в конце 1828 г., вопреки мнению России, приняли решение о восстановлении отношений с Портой. Непростой была обстановка и на Лондонской конференции, где французский представитель Ф. Полиньяк часто занимал проанглийскую позицию[335]. В этих условиях российские уполномоченные на конференции Х. А. Ливен и А. Ф. Матушевич стремились, идя на компромиссы, связывать своих союзников согласованными решениями и тем самым срывать планы британской дипломатии, направленные на отстранение России от участия в решении греческих дел.

После продолжавшихся полтора месяца сложных переговоров 22 марта 1829 г. представители трех держав подписали в Лондоне протокол по греческому вопросу. Он включил в себя большую часть рекомендаций, выработанных дипломатами союзных держав на Поросе. В качестве сухопутной границы Греческого государства была принята линия Арта – Волос, но по настоянию Великобритании из его состава исключались острова Крит и Самос. Греческое государство оставалось под верховной властью Порты и обязано было ежегодно выплачивать ей в виде дани 1,5 млн пиастров; в вопросах внутреннего управления оно должно было пользоваться полной внутренней автономией и управляться наследственным князем. Первый выбор греческого монарха проводился с общего согласия трех держав и Порты, какое-либо участие греков в выборе правителя своей страны не предполагалось[336].

Положения протокола должны были стать базой для переговоров с Портой о греческом урегулировании. Ни правительство России, ни правительство Греции не были удовлетворены содержанием мартовского протокола. К. В. Нессельроде писал И. Каподистрии о вынужденном характере согласия уполномоченных петербургского двора на некоторые статьи протокола от 22 марта 1829 г.[337] Российское правительство настоятельно рекомендовало правителю Греции как можно более расширить зону, фактически контролируемую греческими войсками, чтобы заставить Порту в ходе мирных переговоров уступить эти территории Греции. Петербургский двор поддерживал усилия правителя Греции по созданию централизованной государственной структуры и укреплению боеспособности греческих вооруженных сил. Россия регулярно предоставляла греческому правительству денежные субсидии. Общая их сумма в 1828–1830 гг. составила 3,5 млн руб.[338] Российская эскадра снабжала греческих повстанцев военным снаряжением и непосредственно содействовала их операциям. Правительство Николая I активно поддерживало требования Каподистрии о включении Крита в состав Греции, рассчитывая осуществить это присоединение посредством применения принципа uti possidetis. Российская эскадра Л. П. Гейдена весной 1829 г. возобновила блокаду Крита, что было в интересах сражавшихся за освобождение острова греческих патриотов. В это же время усилия британского адмирала П. Малькольма были направлены на то, чтобы греческие силы прекратили свои операции за пределами Мореи. Прибывшие же в конце 1828 г. в Грецию дипломатические представители России и Великобритании вмешивались в происходившую в стране внутреннюю борьбу так же активно, но с противоположных позиций. Российский представитель М. Н. Булгари, выступая за укрепление личной власти Каподистрии, настоятельно рекомендовал ему отложить созыв Национального собрания. Если же созыв собрания стал бы неизбежным, то, по мнению Булгари, петербургский двор должен был приложить максимум усилий, чтобы сделать этот законодательный орган послушным орудием администрации. Английский же резидент Э. Доукинс открыто поддерживал политических противников президента и не скрывал своего стремления свергнуть или по крайней мере ограничить его власть[339].

Прибывшие в июне 1829 г. в Константинополь посол Великобритании Р. Гордон и посол Франции А. Гийемино вступили в переговоры с Портой об «умиротворении» Греции. Первоначально они не дали результата, однако уже 15 августа 1829 г. Порта заявила о с воем признании Лондонского договора 1827 г., правда, только в рамках Лондонского протокола от 16 ноября 1828 г.[340] Столь быстрый и неожиданный поворот был связан с катастрофическим ухудшением военной ситуации для Османской империи. Летом 1829 г. русские войска разбили в сражении при Кулевче армию великого визиря, преодолели Балканы и начали быстро продвигаться к Константинополю. 20 августа 1829 г. по н. ст. был взят Адрианополь. Таким образом, лишь после тяжелых поражений в войне с Россией султан Махмуд II перестал считать греков бесправной «райей».

30 августа 1829 г. по н. ст. в Адрианополе начались русско-турецкие мирные переговоры[341]. Учитывая упорное нежелание Порты урегулировать греческий вопрос в ходе прежних переговоров с союзными правительствами, в Петербурге включили его в число тех, которые могли быть решены только в результате военного поражения Османской империи. Незадолго до мирных переговоров в Адрианополе К. В. Нессельроде обращал на это особое внимание И. И. Дибича[342]. После начала мирных переговоров Порта, следуя своей тактике уверток и проволочек, настаивала на исключении из проекта мирного договора статьи Х, посвященной греческому вопросу. В этих маневрах Порту поддержали Гийемино и Гордон, опасавшиеся, что включение «греческой» статьи в договор усилит роль России в освобождении Греции. И. И. Дибич категорически отверг эти требования. В своей депеше от 30 августа (11 сентября) 1829 г. он писал К. В. Нессельроде, что «касательно ст. Х, имеющей отношение к Греции, я сохраню ее в целости и не отступлю ни в коем случае». Статья Х подписанного в Адрианополе 14 сентября 1829 г. мирного договора между Россией и Османской империей[343] содержала обязательство Порты признать положения Лондонского договора от 6 июля 1827 г. и протокола от 22 марта 1829 г. Благодаря этой статье Адрианопольский договор занимает особое место в дипломатической истории греческого вопроса – впервые в международном акте Порта была вынуждена признать самостоятельное политическое существование Греции. Греческий историк А. Вакалопулос так оценивает значение русско-турецкой войны 1828–1829 гг. и Адрианопольского договора для освобождения Греции: «Адрианопольский договор справедливо считается второй дипломатической акцией, создавшей Греческое государство. Если протокол от 22 марта определил его размеры, то договор от 14 сентября дал ему жизнь и место среди европейских государств. Таким образом, русско-турецкая война, которая вызвала такое беспокойство в