----

[1] В девяностые Европа очень неохотно признавала советские дипломы, особенно Швейцария. Врачи и учителя должны были подтверждать специальность по стандартам, очень сильно отличавшихся от советских.

[2] Пятый пункт в советских анкетах и паспорте — национальность

[3] Порода коней-тяжеловозов

[4] Ольга Берггольц «Разговор с соседкой»

[5] Ольга Берггольц «Разговор с соседкой»

Глава 24

Увидев свою родную квартиру, Самойловы расплакались. Здесь все было таким, как помнила Надя. Казалось даже, мама вышла на минутку, чтобы скоро прийти, но это было не так. Мама, приходившая во снах, не могла появиться здесь. Квартира вдруг стала пятикомнатной, давая место всем, потому что разъезжаться они пока отказались.

Эта встреча в Смольном как-то успокоила всех, а медаль… Казалось бы, кружок из латуни, просто символ, но Маша как-то вдруг успокоилась. Для Машеньки присмотрели детский сад, добрая и улыбчивая воспитательница в котором очень внимательно выслушала девушку с медалью на груди. Она только эта деталь говорила об очень многом, поэтому к Леночке отнеслись с лаской, и девочка совсем не плакала, отправляясь в садик.

Надю же ждал последний класс школы, Виктор же решил пойти с нею, несмотря на то что это все он уже один раз проходил. Но оставить любимую одну даже и не помышлял, что Кирилл Мефодьевич, кстати, очень хорошо понял. А волхвы, руководившие школой, даже и не заикнулись.

Оказалось, что море в этом Тридевятом тоже есть. Чистое, спокойное, оно напомнило Наде поездку с мамой и папой в Крым незадолго до войны. В этом мире, сотворенном колдунами и волхвами для чистых душою, были и горы, и море, и все, что душа пожелает для спокойной жизни. Пожалуй, все вокруг и было сказкой, которую Самойловы всяко заслужили.

Правда, перед школой нужно было сдать экзамены для определения, в какой класс пойдут Маша и Гриша, и вот тут Надя поволновалась за своих младших, помогая им нагнать материал к шестому, хотя бы, классу. Что они изучали в девяностых, девушка не знала, а во время войны работали, а не учились, поэтому вполне могли отстать. Но Гриша удивительно быстро вспомнил все, что было необходимо, а колдовскими и волховскими науками с ними позанимались учителя.

— К экзаменам мы готовы? — поинтересовался у любимой мальчик.

— Ой… — прошептала опять неизвестно чего испугавшаяся Маша, но потом тряхнула головой и улыбнулась. — Готовы мы к экзаменам.

— Ты не боишься, — констатировал Гришка. — Позволь спросить, почему?

— Что нам эти экзамены после ночного артобстрела? — ответила девочка вопросом на вопрос, на что мальчик кивнул.

Действительно, что им теперь эти экзамены, контрольные, когда самый главный свой экзамен они уже сдали — оставшись людьми в страшное, жуткое время. Поэтому уже было не страшно, вот совсем. Только в кармане по-прежнему лежала дневная норма. Без нее и девочка, и мальчик чувствовали себя в опасности. Еды было уже вдоволь, но память все не отпускала…

Экзамены надо было сдавать в школе. В этом Ленинграде она была одна, как раз та самая, где в свое время училась и старшая сестра. Вполне обычное для советской эпохи здание, большие чистые окна, уже не заклеенные крест-накрест полосками газеты, и это ощущение… Маша этого ощущения уже и не помнила, зато Гришка, ухвативший немного того еще времени, почувствовал себя здесь в безопасности.

Экзаменаторы были, разумеется, предупреждены, но просто увидев вошедших в класс двоих подростков, поднялись на ноги, выражая свое уважение. Этот порыв экзаменаторов смутил Машу, прижавшуюся к своему Грише. Подростки были абсолютно спокойны. Они совсем не волновались, когда брали билеты, когда отвечали, когда смотрели в глаза экзаменаторам. Они были в своем городе, среди своих людей и бояться им здесь было некого. Символом сияла на их груди медаль за Ленинград, все экзаменаторам объяснив. Эта медаль не была чем-то необычным в городе, но она говорила родившимся здесь об очень многом.

— А что трудней всего было? — вдруг спросил один из экзаменаторов.

— Встать утром, — улыбнулась отлично понявшая вопрос Маша. — Холодно же было, а надо было вставать, чтобы идти на завод.

— А когда вернулись? — поинтересовался все тот же экзаменатор.

— Немецкий язык, — вздохнул Гришка. — Они маму убили! И Надьку! И… нас…

— А у меня — светомаскировка, — призналась девочка. — Постоянно казалось, что сейчас на свет налетят…

— Все закончилось, — произнес выглядевший стариком председатель. — Мы ждем вас в шестой класс. Добро пожаловать.

А во сне к ним всем пришла мама. Мама Зина, подарившая им семьи, не оставлявшая своих детей даже после смерти, гладила их, рассказывая, что все будет хорошо, ведь они в сказке. Самойловы не знали о том, что в эту ночь случилось еще большее волшебство, отчего Сергей Кох поутру жену узнавал и не узнавал. В глазах Греты поселилась мудрость, он будто увидела что-то недосягаемое никому.

— Надюша, помоги младшим, — попросила фрау Кох с утра с такими знакомыми интонациями, что Надя не поверила своим ушам.

— Мама?! — пораженно воскликнула она.

— Ну и мама тоже, — кивнула Грета. — Мы долго говорили с Зиной и решили слиться, раз уж обе так сильно вас всех любим.

— Мама… — прошептала Маша.

Была ли Грете подарена только память мамы Зины или же души действительно слились, но Самойловы, ощущая знакомое тепло такой родной, почти святой женщины, расслабились. И так доверявшие старшим Кохам почти абсолютно, Маша и Гриша полностью приняли родителей.

После подобных новостей идти в новую школу было совсем не страшно, ведь все ничего случиться не могло. Разве могла двойка сравниться с фугасной бомбой, а даже выговор учителя с шепотом малыша, просящего Дедушку Мороза вернуть маму? Совсем иначе и Гриша, и Маша воспринимали школу. Совсем другие приоритеты для них выстроило «смертное время». Правда, и одинокими в этом они не были.

В классе, куда Самойловы должны были поступить, было вдоволь и ленинградцев, и малолетних узников концлагерей, да и воинов, погибших и возвращенных по различным, отнюдь не самым важным причинам. Суть-то в том, что они были, а не в том, отчего.

Первого сентября Гриша и маша входили в свой новый класс. Страха не было, было ощущение дома, где ничего случиться не может, поэтому молодые люди улыбались. Обязательной школьная форма здесь не была, но кто хотел, носил. Поэтому можно было встретить и школьную форму, и военную, ибо воспитанники с привычной одеждой расставаться не спешили, несмотря на мир.

— Привет, — обрадовались им будущие соученики.

— Привет! — улыбалась девочка. — Меня Маша зовут, а это Гриша, будем