— А я умерла, папочка, когда громко бухать начало, — сообщила девочка. — Или не умерла… Или только умру?

— Не умрешь, малышка! — Надя буквально прыгнула к дочери. — Никогда-никогда!

— В Тридевятое же хода Творцу нет? — поинтересовался Виктор, заставив директора приоткрыть рот от удивления.

— Нет туда ей хода, — вздохнул совершенно пораженный мужчина. — там другая уже сказка.

— Тогда… — Грета осмотрела семейство и твердо произнесла: — Мы готовы! Но как же родители Вити?

Глава 23

Осознав, что всей швейцарской эпопеи еще не было, Самойловы повторять ее не захотели. Приобретенного опыта оказалось больше, чем достаточно. Поэтому решение было принято всеми членами семьи. И тут оказалось, что русские колдуны могут покидать тайное для встреч с семьей, если семья не желает следовать за человеком. Не часто, но это было возможно, поэтому вопрос с родителями Виктора решился сам собой.

— Я как-то уже привыкла, что ты мой муж, — хихикнула Надя, глядя на то, как Витя возится с Леночкой.

— Да я тоже как-то… — улыбнулся юноша. — Но, если хочешь, можем еще погулять…

— А смысл? — не поняла девушка. — Я тебя люблю, ты меня тоже, дочка у нас уже есть… Кстати, о дочке, переход у нас завтра?

— Переход у нас завтра, в школу ей пока не надо, а Машу и Гришу тоже пока неволить не будут, — обстоятельно доложил Виктор.

— Холодно… — пожаловалась Маша, которую уже закутывал Гриша. — Просто холодно… Я понимаю, зачем нам оставили память о неслучившемся, но… — она всхлипнула.

— Милая моя, — погладил ее Гриша.

Оставить им память о том, что было и не было правильным решением. Сейчас они понимали, почему возвращаться не надо. Мама — Грета — объяснила, что могло произойти в день принятия Леночки в первоклашки, а вот русский целитель уже рассказал, почему остановилось сердце. Все-таки, Блокада все еще жила в каждом сердце. Хотя, казалось бы, должны была уже уйти, оставив их в покое.

Мягкая подушка, обрезающая эмоции, исчезла первой и почти совсем незаметно, видимо, поэтому Маша в последнее время много плакала. Да и Надя… Но вот, как показала Швейцария, ничего не закончилось. Маше и Грише было совсем невесело среди немецкоговорящих людей, а Леночка… Малышка могла испугаться чего угодно. В таких условиях логично было бы остаться в России, но и в ней все было очень непросто — шли девяностые годы, даря свои ассоциации.

— А чем мы там будем заниматься? — поинтересовалась фрау Кох. — Мы же не колдуны…

— Там не только колдуны живут, — улыбнулся Кирилл Мефодьевич. — Так что занятие найдется. Вот вы в Швейцарии чем занимались?

— Я медсестрой была, потому что мой врачебный диплом не признали, — сообщила Грета, уже смирившаяся с тем, что заниматься действительно любимой работой не будет. — А муж работал в фирме, хотя он учитель, но с учителями еще сложнее[1]…

— Ну вот ты тогда врачевать пойдешь, — директор улыбнулся как-то очень по-доброму. — А наставники у нас всегда в цене.

— Я смогу учить детей? — с затаенной надеждой спросил герр Кох.

Непризнание диплома и невозможность работать по специальности очень мучила Сергея, желавшего учить детей с малолетства. Он и сам часто с тоской вспоминал школу в уездном городке, где учителя уважали, несмотря на пятый пункт[2]. Если бы в России его и жену не ненавидели за то, что они немцы, то, может, Кохи и не уехали бы никогда. В Швейцарии жилось неплохо, но как-то неправильно — без друзей, привычных эмоций, занятий.

— Сможешь, чего не смочь-то? — удивился Кирилл Мефодьевич.

Пожалуй, именно этот разговор и решил дело. Убедившись в том, что смогут заниматься любимым делом, взрослые решились. Полностью-то они высказали свое согласие раньше, думая о том, что дети намного важнее, но теперь приняли всей душой происходящее.

Леночку, казалось, совсем не волновал факт произошедшего, но это было не так. Ребенок начал больше ластиться к родителям, особенно к маме и расцепить Леночку с мамой стало совершенно невозможно. Впрочем, никто и не пытался. Маше опять было холодно, а Гриша, постоянно напоминавший себе о том, что все кончилось, держался. Стучал метроном, вызывая понимающие взгляды целителей и русских колдунов.

А ночью в сон пришла мама. И вот тогда Надя разревелась у нее в руках, просто как маленькая. Девушка выплакивала все неслучившееся, да и случившееся тоже, а Зинаида гладила свое дитя по голове. Она уже знала от Яги и о вмешательстве демиургов, и о том, что стало с Иляной. Наказанием за нарушение основных законов стало… У этого мира больше не было Творца, ибо Иляна отправилась в детский сад демиургов, став снова маленьким ребенком. Ей предстояло вновь пройти путь взросления, доказав свое право.

— Теперь все будет хорошо, маленькая, — произнесла женщина, успокоив Надю. — Вы уйдете в Тридевятое, и будете жить среди людей, без потрясений.

— Совсем без потрясений? — удивилась девушка, выглядевшая во сне совсем маленькой — почти возраста Леночки.

— Совсем, доченька, — улыбнулась Зинаида. — Тридевятое — совсем другой мир, в котором многое невозможно просто по определению. Там живут все те, кто не может жить среди людей в современном вам мире.

— Здорово… — прошептала Надежда.

Утром она себя чувствовала гораздо спокойнее, Леночка все также висла на маме, но тоже уже спокойнее воспринимала людей. Для девочки оказалась очень важной русская речь вокруг. Вот только Маша и Гриша… Но директор сказал, что и для этой беды есть решение, и Кохи поверили ему.

Все утро, проведенное в тревожном ожидании, Гриша обнимал Машу, поглядывая время от времени на небо. Но метроном стучал спокойно, крестики самолетов все не появлялись, хлеба было тоже вдосталь, поэтому юноша потихоньку успокаивался.

Ну а стоило солнцу встать посреди небосвода, а часам показать полуденный час, будто из воздуха появился Кирилл Мефодьевич, а рядом с ним оказался и классический такой русский крестьянин, ведущий в поводу першерона[3], запряженного во вместительную телегу.

— Ну-ка, закидывайте скарб в телегу, — предложил семье директор. — Пора пришла идти в новую жизнь, если не передумали.

— Да как тут передумаешь, — вздохнула Грета. — Надька вон, с мокрыми глазами, все к Вите жмется, Леночка от нее ни на шаг не отходит. Маша с Гришей все на небо глядят… Когда уже эта война их отпустит!

— Ну, пойдем тогда, — вздохнул старик. — А что до войны — не они первые, поможем их горюшку.

— Ну тогда мы готовы, — сообщил закончивший с вещами Сергей. — Можем идти.

* * *

Сам переход оказался совершенно незаметным. Семья шла за