— Нет, я… — развернувшись обратно к нему, я вдруг поняла, что он совсем рядом, буквально в паре сантиметрах от меня.

Наши взгляды встретились: его — разъяренный, сверкающий фиолетовыми молниями магии смерти; и мой — перепуганный, растерянный, полный смятения. Поняв, что сейчас просто великолепная возможность выполнить свою часть уговора с шайтаном, я сжала руки в кулаки. А следом крепко зажмурилась и, приподнявшись на носочках, буквально впечаталась своими губами в рот герцога.

Самое жуткое, что мужчина даже не пошевелился. Он не попытался ответить на этот необычный поцелуй, или же отстраниться, а просто застыл истуканом. Такое чувство, что я пыталась поцеловать статую! Открыла глаза и возмущенно глянула на обалдевшего Лероя старшего. Хотела отстраниться, но в этот миг чашки выпали из его рук прямо на песок, а я оказалась крепко прижата к мужчине.

Он не дал мне возможности произнести ни слова. Не позволил отодвинуться. Вместо этого ответил на поцелуй. Да так, что я мгновенно забыла даже свое имя! Все забыла: и что я тут делаю, и почему, и где это тут… Я просто растворилась. С ним. В нем.

И это не было магией. Никакое солнце не пыталось взорваться у меня внутри, и никакая магия смерти не укутывала с ног до головы. Это была страсть. Чистая, безудержная, необузданная, всепоглощающая страсть, которая сожгла нас в один миг. Испепелила все наши моральные устои и понятия о жизни. Заставила забыть о долге, чести и прочей ерунде, которую навязывали каждому человеку с младенчества.

Да. Все это казалось ерундой в тот миг. Потому что исчезни Эйджел и мой мир рухнет. Я утрачу все… саму жизнь. Все жизни, о которых рассказывают жрецы в храмах!

И неожиданно я испугалась, что сразу ощутил герцог. Это было заметно по изменившимся движениям. Хоть и с трудом, но он разорвал наш поцелуй, и посмотрел так, словно на него только что обрушились небеса. Я чувствовала себя аналогично, поэтому не сразу заметила, что шайтан давно лежит без движения с блаженной улыбкой на губах и закрытыми глазами.

— Ты… — прохрипел Эйджел, стараясь подобрать слова и отдышаться, будто после долгой пробежки.

— Я исполнила его желание, — прошелестела в ответ, понимая, что отныне не смогу никогда даже взглянуть на другого мужчину. — Простите. Больше такого не повторится.

— Что? Не повторится?

И вот таким тоном он это спросил, будто сомневался в собственном рассудке. Правда, в чем-то я понимала герцога. После искры, которая сумела спалить нас дотла в считанные мгновения, услышать, что такого больше не будет, весьма печально.

Только я поняла кое-что во время нашего поцелуя. Если попробую остаться с этим мужчиной — потеряю себя. А на такое я не подписывалась! К тому же страх никуда не делся. Кайл действительно походил на отца — особенно поведением и вспышками гнева. И никакая страсть этого не изменит. Я поежилась и низко опустила голову, а вместо ответа лишь едва слышно прошептала:

— Давайте просто вернемся в академию, Ваша светлость.

Эйджел молча буравил меня тяжелым взглядом, явно пытаясь догадаться, что творится в моей голове. Кошмар там творится! Бедлам! Я тяжело вздохнула и обняла себя за плечи, поскольку в пустыне по ночам холодно. Но сейчас мне было еще холоднее, стоило подумать, что после турнира я больше не увижу мужчину.

И нет, я не мечтательница, потому что этот турнир выиграю обязательно, а потом отучусь у Доминика Морана и уеду из королевства Эдарион. Зря мама приехала сюда в свое время. Здесь она нашла лишь страдания и смерть. Не хочу закончить, как она.

— Айя, как ты можешь…

— Как вы познакомились с моей мамой? — неожиданно спросила я у герцога, оборвав его речь.

Мне было известно, что он хочет сказать, поэтому не видела смысла слушать то, о чем и сама буду жалеть до конца своих дней. Но поступить иначе просто не могла. Не могла переступить через свои страхи и мечты, сделав вид, что ничего этого не существовало.

Вздохнув, я приняла окончательное решение и напустила на лицо маску безразличия. Затем подняла голову, и довольно спокойно посмотрела на Лероя старшего, вопросительно приподняв брови. Я не знала, что их связывало с мамой, но очень хотела узнать.

— Она приехала во дворец вместе с твоим отцом на праздник в честь рождения принцессы, — мужчина хоть и нахмурился, но все же ответил.

— Вы любили ее?

Тишина стала практически осязаемая после этого вопроса. Показалось, что исчез даже шелест ветра. Я заметила сожаление, промелькнувшее в светлых глазах Эйджела, которое внезапно сменилось обидой и болью, а следом чувством вины. Честно, меня бы не удивило, скажи герцог, что у них был роман, и мама ушла. Или же, что он не решился жениться на безродной никому ненужной девушке. Но его слова поразили:

— Нет, не любил. Я чуть не испортил жизнь и ей, и тебе, из-за своего эгоизма. А потом долгие годы винил ее в своих ошибках и в предательстве. Просто, потому что не понял… Никто не понял. Такое встречается крайне редко. Можно сказать: никогда.

— Не понимаю. Как вы могли испортить нам жизнь? Мы и так жили, словно в подземном царстве Темного Бога все эти годы! Что вы могли сделать такого ужасного?

Брови мужчины сошлись на переносице, а глаза подозрительно прищурились, и следом он вновь сказал вовсе не то, что я хотела услышать:

— Семья графа Мойр плохо с вами обращалась? Они вас обижали?

Хмыкнув, я вспомнила, как часто убегала из дома, чтобы не попасться на глаза отцу и не быть избитой. Я ведь поэтому и уехала с магистром Тонаром в тот же день, как он предложил поступить! Причем не сказала никому, куда отправилась и убедила ректора не сообщать об этом семье. Он понял и молчал.

Отец избивал маму, обвиняя ее во всех своих неудачах, и поколачивал меня. Пока она еще была жива, то не давала меня в обиду, но потом приходилось несладко. Нет меня не избивали до полусмерти, разве что однажды… После того случая все травмы легко залечивались целителями. Но это скорее, потому что бабушка запретила.

Она сказала: никто не захочет купить девку в рубцах. Именно такими словами. Я поморщилась и рефлекторно потерла плечо, где до сих пор красовался тонкий шрам от хлыста. Сколько бы не бились над ним целители, свести так и не удалось.

Внезапно моя мантия слетела на песок, а следом послышался треск ткани. Герцог рывком