— Стреляю без предупреждения, — предупредил Глебов.

— Не надо, — попросил Прохоров, — все, что я знаю, я скажу, а знаю я мало.

— Считаю до трех, — предупредил Глебов. — Раз, два, три, четыре, пять, шесть…

— Банк обанкротился, — сказал Прохоров. — Мне самому жалованье не платят. Поэзия… поэзия проклятая погубила! Вместо доходов сплошные убытки.

Послышались шаркающие шаги, и появился сам Бурилло. В одной руке он держал счеты, в другой — листок бумаги.

— Дмитрий, что тут происходит?

— Вот, грабют… нас, — доложил Прохоров.

Бурилло покорно глянул на грабителя и протянул ему счеты.

— Это все, что у меня осталось…

Обескураженный поручик взял счеты и отступил к двери.

— Это из последнего… неопубликованного, — произнес хозяин с печалью. И продекламировал:

Налейте чашу пополней.

Насыпьте в нее яду.

Я выпил горечь прежних дней

И в гроб спокойно лягу.

Куда несет меня волна

Нелегкого призвания?

Забыть, заснуть бы навсегда

От боли и отчаянья.

Но вот приходит новый день.

За ним другой и третий…

И позади крадется тень.

Как призрак из столетий.

Екнуло сердце у поручика Глебова. «Как про меня написано!» — подумал. Хотел выстрелить для острастки в потолок, но… дрогнула рука, и попала пуля прямо в молодое гусарское сердце… И пискнуло оно болью, и увидел на миг Глебов всю свою жизнь, и была она такая маленькая, такая незначительная, как игрушечная.

Тело поручика Глебова было доставлено для опознания в городской морг. Нескончаемой чередой двигались мимо женщины, дети, старушки, многие узнавали в нем мужа, отца, сына, но не останавливались, а торопились дальше.

И только Танюша Бурилло, как вошла, как увидела… прошептала искусанными губами: «Милый ты мой…», обняла его холодные в нательной рубахе плечи, поцеловала крестик на шее, глаза поцеловала, полежала на груди его, затем поднялась с колен, отряхнула машинально юбку и… да, да, на глазах у всех вывела из морга маленького мальчика лет двух-трех, с тщательностью одетого, причесанного, в новеньких хромовых сапожках. У входа она оглянулась, положила ладонь на голову мальчика и тихо сказала: «Попрощайся с папочкой, Глебушка».

Все, кто наблюдал эту сцену, а здесь находились и полковник Рьянов, и Водовозов-Залесский, и брандмайор Орлов, и, конечно, жандармский ротмистр Ворошеев, и многие-многие другие, все были поражены и простояли в молчании минут пять. И только после этого стали расходиться и все норовили в одиночку, и бегом, бегом…

На следующее утро в дорожном платье, провожаемая лишь собаками и кормилицей, бережно ведя одетого в дорожное мальчика, Танюша Глебова-Бурилло покидала город.

Иван Васильевич Бурилло вышел на крыльцо проводить, помахал рукой, достал свой блокнотик, всем поставил «пять», а поручику Глебову, подумав, даже «5+».

Отпевал усопшего отец Никодим, подпевал ему цыганский хор Саши Корякина.

А Танюша Ивановна повезла своего мальчика в Европу, обучать наукам, хорошим манерам и — любви к родине. Потому что где еще научишься ее любить, такую непутевую, как не за границей?

Глава очередная (крохотная, но важная)

Счастье

Нет, ты представляешь, Керим, нашу землю, — мечтал Чашка, — где нет ни богатых, ни бедных, вообще никого нет! И только робкая травка пробивается на очищенную почву, только первые червячки и птахи небесные, и солнце светит с неба на всю эту благодать, и ангелы, ес ли они есть, а они есть, Керим, я верю, они резвятся в голубом небе с чистыми душами убиенных праведников и страдальцев, они показывают им обновленную землю и говорят им: а все это сделали святые Керим и Степан Чашников!

Керим плакал горючими татарскими слезами. Всхрапывал конь и косился на поклажу. Рвал на груди рубаху Чашка, семенил за телегой Гмырь, стараясь все запомнить, и… тоже плакал, потому что уверен был, что, когда старик говорил про души праведников и страдальцев, это он говорил и про него тоже.

Катилась телега, подпрыгивая на меридианах и параллелях в сторону далекую, место тихое, серединное. Вез конь Абрек поклажу страшную, дикую, людей отчаянных и мечту их грандиозную — заложить поклажу страшную в самую середку земного шара и взорвать его к чертовой матери! Во имя будущего счастья.

Глава очередная

Дом с привидениями

В Н-ске было все, что бывает в губернских городах, в том числе и дом с привидениями.

Дом этот много лет назад построил граф Лбов для своей любовницы Элеоноры Блистательной. Весь второй этаж занимала кровать; первый — гостиная. А в подвале был кабинет, где граф в темноте подсчитывал расходы.

Фасад здания украшали лепные картинки из любовной истории графа и Элеоноры: первая встреча, первый поцелуй руки, первое объятие и т. д.

Однако Блистательная недолго прожила в этом доме, потому что однажды (как уж это получилось?!) на фасаде появилась еще одна сценка, изображавшая любовницу графа в объятиях молодого корнета. Граф не смог вынести позора и скончался через шесть лет в своем имении на восемьдесят седьмом году жизни. Особняк тогда же был продан с аукциона и достался купцу Колотилову.

Колотилов распорядился сколоть с фасада все шаловливые картинки и оштукатурить заново. Но после ремонта картинки проявились опять, и плюс к ним сценки, изображавшие уже купеческие тайны. Тогда Колотилов решил совершить хороший поступок, чтобы и он отобразился на фасаде, долго мучился, орал на родных и близких, что они его не понимают, не ценят, и… в конце концов оставил особняк на произвол судьбы, а себе построил новый.

Рельефы на фасаде сразу покоробились, потрескались, как-то обнажилась сущность отношений покойного графа и обманувшей его женщины. Например, в «первом поцелуе руки» получалось, что Блистательная показывает старому волоките кукиш, а он внимательно принюхивается.

И вскоре все забыли о доме, хоть и стоял он в центре города, рядом с торговыми рядами и пожарной каланчой.

В последнее время в особняке начеши происходить странные вещи: по ночам слышались глухие удары, в окнах горел свет, и не от керосиновых ламп, не от свечей шел он, а будто луна светила из окон на улицу — холодный свет, синий…

Агент Муха два дня ходил вокруг дома кругами, прислушивался, приглядывался. В полночь, когда луна зашла за пожарную каланчу, поднялся по ступенькам и заглянул в замочную скважину.

Он увидел освещенное голое помещение, шахтерскую клеть, вагонетки, транспарант на неизвестном языке. Сверху, со второго этажа, спустилась Маргарита Горохова с мужьями, все в шахтерских касках, брезентовых робах. Прибежал откуда-то Иохим Гурман, расстелил на столе чертеж.