Шрифт:
Закладка:
Выдают книги ребятам дежурные — школьники и школьницы постарше. Перед своей библиотекой ребята посадили цветы и деревья.
При библиотеке есть и «клуб» — просторная комната с отдельным входом. Здесь собираются на свои занятия разные кружки, которые всегда организуются при детских библиотеках, — литературный, драматический; здесь устраиваются выставки детских рисунков — и лучшие из них остаются украшать стены клуба. Здесь бывают всякие веселые конкурсы. Однажды мне довелось быть в «жюри» конкурса на выразительное чтение стихов. Первым и самым соблазнительным призом конкурса был большой аквариум с живыми рыбками. Двадцать два «конкурента» выступали перед нами с чтением стихов. А потом Корней Иванович сам показывал ребятам, как читать стихи. И это было еще интересней.
Иногда, проходя утром мимо библиотеки, можно увидеть в дверях клуба толпу ребят и надпись: «Тихо! Идет репетиция», — это готовится спектакль к очередному костру. Дважды в лето в саду Чуковского устраиваются костры, о которых население поселка оповещается большими пестрыми самодельными афишами: «Костер „Здравствуй, лето!“» или «Костер „Прощай, лето!“», «За вход — 10 шишек». И ребята идут на этот традиционный костер с пакетиками и сумками, полными еловых или сосновых шишек. Они не скупятся: можно и больше десяти — ведь шишки так хорошо горят.
В саду Корнея Ивановича целая поляна уставлена скамейками, из дома приносятся все стулья — столько собирается народу. Куча хвороста заготовлена заранее — костер разгорится на славу.
Не только дети поселка и окрестных деревень, на костры к Чуковскому приходят и взрослые — отдыхающие из ближних санаториев, писатели, живущие в Переделкине; приезжают и из Москвы знакомые, журналисты, актеры, иностранные студенты. Иногда на костре выступают поэты — Агния Барто, Берестов, любимица детей артистка Рина Зеленая; однажды с большим успехом выступили сразу два Райкина — известный актер и его маленький сын.
А недавно собравшимся был показан ребятами спектакль — сказка «Цветик-семицветик» В. Катаева. Как понравилось всем кудрявое «облачко», которое взбиралось по лесенке на сосну и оттуда поливало из лейки поникшие внизу «цветочки»!
Корней Иванович появляется на полянке перед костром в замечательном головном уборе из пестрых длинных перьев: этот наряд ему прислали индейцы. Он обращается к ребятам с шутливым приветственным словом или читает стихи, а ребята вторят ему.
А потом разом вспыхивает чудесный костер (который заботливые устроители все же заранее полили бензином) и все — дети и взрослые — с удовольствием смотрят на веселый огонь.
Детские писатели не забывают переделкинскую библиотеку Чуковского — каждая новая детская книжка, вышедшая в каком-нибудь издательстве, немедленно появляется здесь. А писатель А. И. Пантелеев прислал ей в подарок два ящика разных игрушек.
Эта библиотека — любимое детище Корнея Чуковского. Общение с детьми — насущная потребность писателя; слышать голоса детей, разговаривать с ними, играть, наблюдать за ними необходимо ему, как сон, как пища.
Но не только с детьми — постоянное общение с людьми самых разных возрастов, профессий, национальностей характерно для жизни Чуковского. У него обширные связи, можно сказать не преувеличивая, со всем миром. Ежедневная почта его огромна и разнообразна: русские и иностранные журналы (иностранные ему присылают сами писатели или издатели), новинки литературы, письма. От кого только он не получает писем! Мать посылает ему страницы из своего дневника — записи первого лепета своего ребенка; кто-то просит совета в воспитании детей; учитель спорит с ним по поводу его статьи о языке молодежи; литературовед сообщает ему какие-то свои новые «открытия»; иностранный журналист просит позволения посетить его; переводчик его книги, посылая ему свой перевод, спрашивает, доволен ли он.
Каждый день у него посетители: не говорю уж о «своих», о писателях, живущих в Переделкине: ведь каждый хочет его навестить, поговорить с ним о литературе, послушать его новые статьи, которые он охотно читает, «проверяя» их на каждом из нас; всякий иностранный журналист, посетивший СССР, считает своим долгом побывать у Чуковского — он стал поистине одной из «достопримечательностей» Подмосковья; американские студенты-филологи, изучающие русский язык, совершая поездку по Советской стране на автомобиле (два года они мыли посуду в баре, чтобы заработать на это путешествие), заезжают в Переделкино к знаменитому русскому писателю… Сколько разных людей — ученых, литераторов, учащейся молодежи — видела его рабочая комната! А пионеры из ближних и дальних лагерей приезжают к Чуковскому целыми грузовиками.
Можно только завидовать энергии и интересу к людям и огромному запасу веселья у этого старого человека, который неизменно в любой день, в любую погоду, в любом настроении уже успел с утра поработать за письменным столом, выправить корректуру, прочесть письма и рукописи и должен был бы устать, — но все же неутомим в общении с людьми, находит для всех время и улыбку и свое особенное слово, иногда участливое, доброе, иногда насмешливое, острое, иногда просто веселое. Всякий уходит от него очарованный его любезностью, его остроумной беседой. А для него это жизненная потребность — без этого он, кажется, не мог бы существовать. Самое большое для него огорчение — когда он заболевает и к нему никого «не пускают»; он, как ребенок, обижается тогда и сердится и негодует на строгих врачей.
Это не значит, однако, что он «всеяден», — опытный глаз его видит человека насквозь, и никто, как он, не умеет быть таким убийственно ироничным и заставить вспомнить молодого Корнея Чуковского, который был так блистательно беспощаден в своих критических статьях и в публичных выступлениях. Как всякий настоящий критик, он неравнодушен к талантам, особенно среди писательской молодежи. И скольким писателям помог он войти в литературу, начиная со своего школьного товарища Бориса Житкова и кончая, например, молодым поэтом Валентином Берестовым, которого он во время войны, в эвакуации, в Ташкенте, спасал от голода и учил писать стихи.
И все-таки можно сказать, что настоящую любовь он отдает детям, только с ними он бывает до конца самим собой.
Не могу не рассказать один эпизод, который, мне думается, чрезвычайно характерен для Корнея Чуковского — старейшего детского писателя и человека.
Это было мое знакомство с ним, и, право, оно было бы похоже на старый «рождественский рассказ», если бы все, что я расскажу, не было чистейшей правдой.
Я, конечно, знала Корнея Ивановича Чуковского по его книгам, видела не раз на конференциях по детской литературе (в тридцатых годах их было много), но никогда не встречалась с ним близко. Он жил тогда в Ленинграде, я
