Пери отодвинулась, оскорбленная обвинением, что ищет власти лишь для себя.

— Разве ты не замечаешь, что при дворе ничего не делается?

— Замечаю. Исмаил не знает, как надо править. Он отдает приказ, а потом отменяет его. Он не представляет, кому доверять. Поэтому его правление — бедствие.

— Тогда как ты рассчитываешь помочь?

— Я знаю, что ты могла бы сделать эту работу лучше, и вступлюсь за тебя, когда шах приучится доверять мне, но ни одно заступничество не подействует, пока ты не сменишь поведение. Исмаил ни в чем не чувствует себя обязанным тебе. Ему подозрительна твоя власть. Если ты не склонишься перед ним, ты ничего не добьешься.

— Но он же невежда!

— Ты поняла? Твое дело сейчас — вернуть его расположение. — Он говорил покровительственно, словно с ребенком.

Как быстро они обменялись властью! Сперва приказы отдавала она, а теперь это был он, и все потому, что светился отраженным светом нового шаха.

Пери молчала так долго, что стало ясно: она признаёт свою неудачу. В глазах ее засветилось отчаяние. Пусть даже ее дядя и был прав, мне было тяжело видеть, как она страдает. Изо всех сил я подавлял порыв вмешаться в их разговор.

— Дядя, мой отец облагодетельствовал тебя, когда я вступилась за тебя. Сейчас ты должен помочь мне, как я помогла тебе.

— Я это сделаю, — сказал он, — но не сейчас. Наш шах чувствует себя неуверенно. Поэтому я навещаю его каждый день и делаю все, о чем он просит. И потому же я предложил ему моих лучших черкесских воинов в личную стражу.

— Почему ты не защитил меня на совете? — Спина Пери вжалась в край сиденья, словно она старалась опереться на него.

— Потому что он был словно готовый порох — не стоило его поджигать.

Шамхал потянулся к ее руке и сжал ее в своих медвежьих лапах.

— Я помогу тебе, как только смогу, — пообещал он. — Верь мне.

Все говорили Пери именно это, но кому она могла верить на самом деле?

— Дочь сестры моей, я рискнул прийти повидать тебя. Узнай об этом Исмаил — возражал бы, хоть мы и родня. Поэтому я не собираюсь приходить снова, пока это не будет совершенно необходимо. Глупо сейчас лить масло в огонь его гнева.

Пери, казалось, пала духом. Ее высокая тонкая фигура выглядела хрупкой рядом с его массивным костяком.

— Значит, и ты меня бросаешь?

— Нет, не бросаю, — сказал он. — Спокойно выжидаю, пока у нас не появится случай нанести удар.

— Иншалла, — тихо сказала она, но когда подняла глаза, ища утешения, то он отвел взгляд.

Мы обсудили совет Шамхала, и Пери наконец признала необходимость восстановить отношения с шахом Исмаилом. Вместе с нею мы набросали письмо, где она просила прощения за любую оплошность и умоляла о встрече, чтоб явить свое раскаяние. Это был тонкий документ, полный цветистых речей и глубокого повиновения. Когда Пери записывала его начисто своим прекрасным почерком, она то и дело кривилась. Но он возымел действие: спустя несколько дней шах пригласил нас на встречу.

Я оделся с ног до головы в то, что прислала мне Пери сразу после того, как я принял новое назначение. Хотя такие одежды всегда прилагаются к новому посту, эти были куда роскошнее, чем я ожидал. Темно-синий шелковый халат, расшитый маленькими бледно-голубыми ирисами на золотых стеблях. Строгость его смягчали розовая рубашка, сине-золотой пояс и золотой тюрбан в розовую, черную и синюю полоску. Черные кожаные туфли с тиснеными золотыми арабесками завершали наряд. Утонченность его прямо-таки вопила о моей новой должности.

— Как ваш новый исполняющий обязанности визиря, — сказал я, упиваясь самим звучанием слов, — должен напомнить вам, что лишь величайшая скромность вернет вам место в сердце Исмаила.

— Знаю-знаю, — нетерпеливо сказала она.

Пройдя через сады, мы оказались в изысканном дворе с большим прямоугольным прудом, чьи берега были уставлены клетками с яркими попугаями, наполнявшими воздух своими криками. Мы стояли у пруда, пока вышедший евнух не проводил нас в более уединенную приемную. Вскоре нас позвали в святая святых Исмаила — комнату, где, как я вообразил, он встречался с Хадидже и насыщался ее прелестью, прежде чем отвести ее в спальню для исполнения ночных дел. Я оторвал взгляд от резной двери, что вела в его личные покои, и постарался не думать, как слуги внемлют музыке их вздохов и стонов. Горечь этих мыслей сводила мне нутро, и я гадал, смогу ли когда-нибудь полюбить другую женщину. Как — помня, что и она однажды оттолкнет меня?

Когда Пери и меня впустили в комнату, я поклонился, прижав руку к сердцу. Султанам уже выходила, но, когда царевна представила меня как своего визиря, она поздравила меня и приветствовала как «сверкающий меч мудрости Пери». Я подумал о своем отце. Как я надеялся, что он сможет с гордостью взглянуть на меня!

Потолок и стены были выложены узорами из крохотных зеркал. Свет шел из окна в потолке и сотни раз отражался во всех зеркальцах, отчего комната словно была налита сиянием. Вглядевшись, я заметил темное пятнышко в каждом и вообразил, что это глаз шаха, преломленный призмами тьмы и тысячи раз отраженный вокруг нас, будто наблюдая за каждой нашей порой.

Шах возлежал, откинувшись на шелковые подушки, вытянув ноги; усеянный жемчужинами тюрбан сполз. Лысеющая голова открылась, отчего он выглядел обычным человеком, таким же беззащитным перед угрозами природы. Перед ним на серебряном подносе источали пар стаканы горячего чая, а рядом стояла шестигранная инкрустированная шкатулка слоновой кости.

— Войдите и сядьте, — сказал он гораздо мягче, чем во время нашей последней встречи.

Царевна повиновалась, а я остался поодаль, опершись о стенку, на случай, если ей что-то понадобится.

— Свет вселенной, я здесь, чтоб склониться перед вами, как ваша преданная сестра, — сказала она тихо, потупив глаза.

Он предложил ей стакан чая, который она приняла, а второй взял сам. Открыв шкатулку, он достал конфету, положил в рот, но Пери не угостил.

— Надеюсь, что ты искренна в этом желании, — ответил он. — Однако подтверждения пока не вижу.

Пери напряглась, но сделала усилие, чтоб остаться вежливой:

— Брат мой, может быть, вам просто неизвестны подробности того, что я сделала ради вас. Это я убедила Хайдара позволить мне покинуть пределы дворца после того, как он провозгласил себя шахом. Это я дала своему дяде ключи от гарема, чтоб он смог ввести сюда