– Лео! – совсем рядом прозвенел знакомый голос и мгновенно отвлек меня от мыслей. Лариса. Меня передернуло, я сделал вид, что не слышал ее. – Лео, мальчик мой! – она пропела прямо у меня над ухом.

Мне пришлось сделать огромное усилие, чтобы не поморщиться с досады. Вот и то, чего я так боялся: первый разговор.

– О, Лариса… – я сделал рассеянный вид и обернулся к ней. Рыжая, с неестественной завивкой и совершенно отвратительной красной помадой актриса стояла передо мной в своей желтой меховой куцанее и искусственно улыбалась. – Здравствуй.

– Привет-привет, дорогой! – жеманно протянула она, протягивая мне руку в длинной атласной перчатке с большим перстнем на безымянном пальце. Я учтиво поцеловал противную мне до зубного скрежета ладонь, специально не дыша, чтобы не чувствовать приторно сладкого запаха духов. – Ты ждешь кого-то? – спросила Лариса.

– Нет, обедаю, – ответил я, кивком разрешая ей сесть напротив. Подбежавшему слуге Лариса сразу же заказала бокал вина и салат из одних овощей. Она почему-то считала, что, если будет есть одну траву, ее кожа станет моложе.

– Обедаешь? – удивленно сжала губы женщина. – Ты всегда ешь только то, что сам приготовил, разве нет?

– Меня не было дома два дня, так что кладовка опустела, – объяснил я, начав подбираться к нужной мне теме.

– Где же ты пропадал эти дни, Лео? Ты пропустил столько прекрасных вечеринок, что это даже неприлично! Прием у мэра, званый обед у отца Шарлотты… Это было роскошно, роскошно, – она подняла взгляд к магической лампе, висящей над столом, и в ее глазах заплясало отражение света. Плохой прием. – Но без тебя все было совсем не так, знаешь… – Лариса перевела взгляд, ставший вдруг многозначительным, на меня. – Я волновалась, – почти прошептала она.

Я, не удержавшись, скривился. Арланд и Бэйр – вот кто по-настоящему за меня волновался! Эти же устраивали вечеринки, и сейчас упрекают меня в том, что я пропустил званые обеды!… Впрочем, если этим людям хватило совести запереть меня в табакерку, как пойманную мышь, вряд ли они вообще считают меня человеком, за которого стоит волноваться.

– В чем дело? – спросила Лариса, заметив мою реакцию.

– Мне было не до вечеринок, – мягко ответил я. – После новогодней ночи, после театра… я не помню, каким образом, но я оказался за много миль от Трехполья.

– В самом деле? Какая нелепость! – она взмахнула рукой, а потом прижала ее к груди и широко распахнула глаза. – И совсем ничего не помнишь?

– Ничего, – подтвердил я. – Ты не можешь сказать, куда я пошел после того, как мы были в театре?

– Милый, Сольеро, – я вспомнил, что это имя студента, с которым я подрался, – притащил такое гадкое вино, что и у меня все как в тумане! Но я-то проснулась у себя дома… может, тебя после прогулки отправили домой какие-нибудь хулиганы на извозчичьей лошади и назвали неверный адрес?

– Не думаю, – коротко ответил я.

Выходит, что все они видели, как меня поймали в железную коробку и никто ничего не сделал. Иначе зачем Ларисе врать и пытаться внушить мне, что я сам вышел из театра, а потом еще и гулял где-то? Хорошо, что я хоть что-то помню, иначе думал бы, что во всем в самом деле виноваты извозчик и несуществующие хулиганы!

– Знаешь, Лео, что я тебе скажу? – не без наигранной актерской таинственности, но достаточно серьезно начала Лариса.

– Что же?

– Это касается Шарлотты. Мы все уже давно знали, но тебе сказать не решались: у тебя ведь такое нежное и чуткое сердце… Впрочем, ты сам все поймешь. Лео, милый, ты должен пойти к ней: она… волновалась за тебя. Иди к ней, успокой ее, – наставительно и неестественно ласково посоветовала Лариса. Если бы не странные совершенно непонятные намеки, которые могут означать что угодно, я бы решил, что ни за что не пойду сейчас к Шарлотте. Но вдруг с ней случилось что-то плохое?

– В чем дело, Лариса? – я попытался надавить и добиться нужного ответа. – О чем ты говоришь?

– Отправляйся к Шарлотте. Она ждет, – ей не понравился мой резкий тон, и она сделала вид, что оскорбилась. Встав из-за стола, Лариса ушла из кафе, не сказав ни слова.

Расплатившись за свой обед и за нетронутый салат, я вышел через несколько минут после женщины. Хотя у меня и были сомнения насчет ее слов, я все же отправился к дому Шарлотты.

Дверь была заперта, это могло означать только то, что Шарлотта еще не проснулась: вряд ли она отлучилась по каким-то делам в такое время в праздничный день.

Наверное, мне следовало уйти, отправиться к Фиару или вернуться домой, но я почему-то решил непременно проверить, все ли в порядке с Шарлоттой. На втором этаже всегда было открыто окно спальни, а это значит, что я могу легко попасть внутрь дома даже если дверь заперта, а на стук никто не отвечает. В конце концов, я имел на это полное право, учитывая наши с Шарлоттой отношения: мы ведь поцеловались!

От воспоминаний у меня приятно защемило в груди, и я понял, что точно должен увидеть ее сейчас! Я просто не смогу ничего делать, пока не увижу ее.

Обернувшись воробьем, я взлетел к окну и, покружив немного, опустился на корзинку для цветов, в это время года покрытую плотным слоем мерзлого снега. На стекле толстый слой снежного налета, образовавшего красивые узоры, не позволяющие заглянуть в комнату. Пришлось пробираться внутрь сквозь приоткрытую наверху щелку: будучи птицей это достаточно непросто.

Когда я спустился на подоконник внутри комнаты, то с ужасом заметил, что Шарлотта смотрит прямо в мою сторону. Почему-то это очень меня испугало, может, птичьи инстинкты разыгрались, у меня перед глазами все потемнело… Но, придя в себя, я понял, что это вовсе не Шарлотта так пристально смотрит на меня, а ее отражение в большом зеркале, прикрепленном к высокому шкафу. Сама девушка сидела чуть дальше, повернувшись ко мне полубоком, и внимательно разглядывала себя в зеркале.

Шарлотта еще не оделась, на ней был легкий халат, а красивые вьющиеся волосы выбились из ночного пучка, несколько прядей спадало на нежные плечи. Девушка была прекрасна, как никогда, отчаянно грустное выражение точеного лица придавало ее облику сходства с картиной.

Залюбовавшись образом, я не сразу вспомнил, что люди не сидят неподвижно перед зеркалами с таким видом, если с ними все в порядке.

Я решил обернуться собой и узнать, в чем дело, но в тот же миг, как я это решил, произошло нечто, чего мои птичьи нервы не выдержали,