как можно большее число горожан, что также обусловлено еще чисто экономическими соображениями, так как разделение труда и благосостояние увеличиваются с ростом числа городского населения. Поэтому города всеми силами стараются поддерживать иммиграцию, чем еще раз показывают резкий контраст в своем существенном отличии от феодальных помещиков. Таким образом, новые горожане, привлеченные в города, изымаются из феодальных владений, которые, по мере укрепления городов, теряют свою силу налогообложения и военной обороны и ослабляются в пропорциональной зависимости. Город становится могущественным конкурентом на аукционе, где самая высокая ставка на крепостного сбивается тем, кто предлагает наибольшую цену, тем, кто предлагает больше всего прав. Город предлагает крестьянину полную свободу, а в некоторых случаях дом и двор. Принцип «городской воздух освобождает крестьянина» успешно побеждает; и центральное правительство, довольное укреплением городов и ослаблением мятежных дворян, обычно подтверждает хартией вновь приобретенные права.

Третий великий шаг в развитии всемирной истории следует искать в открытии почета свободного труда; или, лучше сказать, в повторном его открытии, ибо достоинство свободного труда было упущено из виду с тех далеких времен, когда свободный охотник и даже покоренный первобытный фермер пользовались и наслаждались результатами своего труда. Крестьянин до сих пор носит клеймо парии (отверженного), и его права мало уважаются. Но в окруженном стеной, хорошо защищенном городе горожанин высоко и твердо держит голову. Он свободен во всех смыслах этого слова, свободен даже по закону, поскольку мы находим в предоставлении прав во многих ранних «освобождающих» городах217 положение о том, что живущий в городе крепостной, проживающий там «год и день» и не получивший претензий или требований со стороны своего хозяина, считается отныне свободным горожанином, гражданином.

Внутри городских стен по-прежнему существуют различные звания и степени различия политического статуса. Вначале старые поселенцы, люди равного ранга с местными дворянами, затем древние вольники из городского самоуправления, они отказывают пришельцам, обычно бедным ремесленникам или торговцам, в праве на участие в городском правительстве. Но, как мы видели, в случае с морскими городами такие градации ранга не могут поддерживаться внутри бизнес-сообщества. Большинство, умное, скептическое, тесно организованное и компактное, принуждает к уступке равных прав. Разница лишь в том, что борьба идет труднее в развитом феодальном государстве, потому что борьба касается не только заинтересованных сторон. Большие территориальные магнаты и наместные князья, находящиеся по соседству, препятствуют полному развитию сил свободного города своим вмешательством. В морских государствах Древнего мира не было tertius gaudens218, которые могли бы извлечь какую-либо выгоду из борьбы внутри города, поскольку за пределами морских городов не существовала система могущественных феодалов.

Таким образом, это политическое оружие городов в их борьбе против феодального государства: союзы с короной, прямое нападение и выманивание крепостных от феодалов своим «воздухом города», дающим им право и свободу. Его экономическое оружие не менее эффективно: переход от натуральных платежей к системе денежного обращения как более эффективному средству обмена неразрывно связан с гражданскими методами; это то средство, благодаря которому система натуральных платежей полностью уничтожается, а вместе с этим и феодальное государство.

Часть В. Воздействие денежной экономики

Социологический процесс, приводимый в движение системой денежной экономики, настолько хорошо известен, а его механизмы настолько общепризнаны, что достаточно изложить всего нескольких соображений.

Здесь, как и в случае с морскими государствами, последствием вторжения денежной системы является то, что центральное правительство становится почти всемогущим, в то время как местные власти приводятся к полному бессилию.

Господство — не самоцель, а лишь средство правителей для достижения их главной цели — обладания и наслаждения, без усилий труда, предметами потребления как можно в большем количестве и как можно в лучшем качестве. Во время преобладания системы естественного хозяйства не существует никакого другого способа получить их, кроме как путем господства; пограничные надзиратели и наместные князья приобретают свое богатство своей политической властью. Чем больше крестьян находится в их власти и собственности, тем больше их военная мощь и тем обширнее территория, которая им подчиняется, и тем больше, соответственно, их доходы.

Однако как только продукты сельского хозяйства начинают обменивать на заманчивые промышленные товары, для каждого становится более разумным стать прежде всего частным лицом, т.е. для каждого феодала, не для наместного князя, — и это еще включает в себя и рыцарей, — чтобы уменьшить, насколько это будет возможно, число крестьян и оставить только такое их незначительное количество, когда возможно с наибольшим их трудом получить наибольший продукт от земли, чтобы затем оставить его себе как можно меньше. Чистый продукт от поместных владений, таким образом, чрезмерно увеличенный в количестве, доставляется теперь на рынки и продается за товары и больше не хранится под стражей корпуса гвардейцев и не используется для их содержания.

Распустив своих гвардейцев, рыцарь становится простым распорядителем феодального рыцарского дохода219. С этим событием, как с еще одним ударом, центральная власть, власть короля или наместного князя больше не имеет соперника и противника своему господству; центральная власть отныне становится политически всемогущей. Непокорные вассалы, которые прежде заставляли трепетать слабых королей, после короткой попытки совместного правления, во времена правления феодальных поместий, превратились в послушных и податливых придворных, просящих милостыню у какого-нибудь абсолютного монарха, например Людовика XIV.

И кроме того, король стал их последним прибежищем, так как военная мощь, теперь осуществляемая единолично королем как казначеем всего насилия, только она может защитить их от вечно имманентного восстания их арендаторов, обобранных до костей. И если раньше, во времена натурального хозяйства, король почти во всех случаях был на стороне крестьян и горожан и выступал против поместного дворянства, то теперь мы получаем союз абсолютных королей, порожденных развитым феодальным государством, совместно с их дворянством, выступающих против всех представителей экономических средств.

Со времен Адама Смита было принято излагать эту фундаментальную революцию в такой форме, что будто бы глупые дворяне продали свое «первородное право»220 за чечевичную похлебку, когда они обменяли свое превосходство на глупые предметы роскоши. Никакая точка зрения не может быть более ошибочной. Индивидуумы часто ошибаются в защите собственных интересов; класс же, в течение относительно длительного периода времени, никогда не ошибается221.

Факт в том, что система денежного обращения настолько могущественно и немедленно укрепила центральную власть, что даже без вмешательства «аграрного переворота» всякое сопротивление помещичьего дворянства было бы бессмысленным. Как нам показывает история античности, армия центрального правительства, финансово обеспеченная, всегда превосходит феодальное ополчение. Деньги позволяют вооружать крестьянских сыновей и превращать их в профессиональных солдат, чья крепкая организация всегда превосходит свободную конфедерацию вооруженной массы