минут мне помогали выйти из джипа двое бравых ребят, имён которых, я не знала. Для меня они были «ребятами Влада», я для них — ценным охраняемым объектом.

— Вы оставайтесь здесь, я спущусь чуть позже.

Поцокала к подъезду. Услышала за собой топот грузных ног. Обернувшись, с удивлением обнаружила, что «мой московский амбал» следует за мной.

Понятно! Этот не отвяжется.

Вышли из лифта на восьмом этаже.

Позвонила в родную дверь.

Никто не открыл.

Еще раз.

Тишина.

Отошла, и зарылась с головой в небольшой, но комфортной и вместительной сумочке! Надо же было так лохануться, паспорт взяла, когда шла на дело к Запасным, а ключи от дома вытащила. Ну к чему они мне были в Москве!

Медленно подняла голову, когда услышала, как охранник пытается выбить нашу металлическую дверь бронированными кулаками.

Так он весь подъезд распугает, соседка баба Валя вызовет полицию.

Дурында! Конечно, баба Валя — вот оно решение. Во-первых, она все знает, во-вторых, у нее есть запасные ключи от нашей квартиры.

— Хулиганы, полицию вызову! — запричитала женщина, едва я заколошматила в ее деревянную хлипкую дверь.

— Баба Валя, открывайте, это я Диана Кошкина, ваша соседка.

— Диана в Москве, — туго соображая пролепетала женщина, разглядывая меня в глазок.

— Уйди, — прошипела я, отталкивая амбала в сторону.

Через минуту дверь отворилась. Бабка с опаской пропустила меня в квартиру. Но когда охарнник попытался пройти со мной, она завизжала:

— Полицию вызову.

— Подождите здесь, пожалуйста. Нам ни к чему осложнения.

Охранник покорно кивнул головой.

Я прошла в маленькую уютную кухоньку, которая давно не видела ремонта. Плюхнулась на скрипучий диван.

Баба Валя с интересом осматривала меня.

— Какая-то ты худая и изможденная, — выдохнула соседская бабушка. — Пирожки?

— С удовольствием, — быстро согласилась я.

Уплетая пирожок, как бы между прочим спросила:

— Вы не знаете, где мои?

Баба Валя от удивления выронила надкусанный пирожок из рук.

— Бедный ребенок, ты не знаешь, что случилось? Горе-то какое!

— Что случилось? — теперь пирожок вывалился из моих рук.

— Твой папа смертельно болен. Лежит в клинике в Швейцарии. Твои вылетели к ним, как только им сделали визы.

— Что-о-о? Мама сейчас у папы? — с сердца будто камень свалился, что папа сейчас не один, брошенный нами.

И тут же меня как кувалдой огрело по голове: — у мамы больное сердце, как она восприняла эту страшную новость.

Видимо мое лицо перекосило так, что старушка поняла, о чем я думаю:

— Мама твоя храбрая женщина, выдержала удар достойно. Вовка больше истерил — паршивец малолетний.

— Он у меня получит! — спокойно ответила я. От сердца отлегло: — главное, мама в порядке.

Медленно поднялась, попрощалась с соседкой.

— Баб Валь, ключи возьму. Свои в Москве оставила.

— Хорошо, девонька, — соседка погладила меня по руке, — ты уж там поосторожнее. — Явно намекала на амбала, ждущего меня за дверью.

— Не волнуйтесь, — кинула я за спину, устремляясь к дверям квартиры.

Дома нашла записку:

«Диана, милая моя девочка! Как жаль, что ты не приехала вовремя. Я тебе звонила-звонила, но ты не брала трубку. Дарину оповестила, что ты не выходишь на связь два дня. Она к тебе едет. Мы с Владимиром уезжаем к твоему отцу в швейцарский госпиталь. Папа тяжело болен раком, но сейчас у него ремиссия. Держу кулачки и ежесекундно молюсь Богородице и Матронушке, чтобы передали мои слезные мольбы Богу нашему о выздоровлении Коленьки.

Милая моя любимая доченька, мне безумно жаль, что приходится признаваться тебе на бумаге. Я не твоя родная мать. Твою маму зовут Лиза, она живет в Испании. Да-да, та самая Элизабет Иглесиас, которую папа защищал несколько лет назад. Ее дочь — Алиса — Элис Иглесиас твоя родная сестра-близняшка.

Мне жаль, что вот так приходится признаваться. Доченька, ты ничего не подумай плохого про меня, я тебя очень-очень-очень люблю. Мою любовь к тебе не измерить, она бесконечна.

P.S. Визы нам организовали друзья Ярослава. Верни мне моего любимого зятя, помирись с ним! Лучше, чем он мы не найдем!

Слезы заливали мое лицо.

— Что-то случилось? — услышала хриплый голос. Вздрогнула, совсем забыла про охранника, уютно расположившегося в кресле.

— Мне нужно срочно в Швейцарию.

— У тебя виза есть?

— Нет!

— Ладно, сейчас наберу босса. Думаю, пока доведем до Москвы, он решит этот вопрос.

Эпилог

Ярослав

— Звони, — с испанским акцентом прогундел на ломанном английском один из охранников и в довершение к своим злобным намерениям, бросил в меня моим же телефоном.

Я неохотно взял трубку и набрал давно забытый номер.

К стационарному телефону долго не подходили, чем сильно меня нервировали.

Голова до сих пор немного кружилась, и подташнивало от ударов, свалившихся на мою бедную голову.

Соображал довольно-таки медленно.

Прошло пять лет…

Возможно номер изменился, возможно отец с семьей давно переехал куда-нибудь к океану. Только сейчас до меня дошло, что за последние годы я не слышал ни об одном громком деле, в котором участвовал отец — известный московский адвокат Александр Александров.

— Алло, — неожиданно раздалось в трубке. Голос звонкий, девичий, незнакомый.

— Могу услышать Александра Александрова, — тихо выдохнул я, пытаясь унять дрожь в руках.

Повисла гнетущая тишина. Затем громкий крик:

— Мама здесь какой-то дядя спрашивает папу!

Я ждал, кусая губы. Не слышал Дашу пятнадцать лет.

— Да, — мягкий тихий голов в трубке.

— Даша, здравствуй! Это Ярослав, — на одном дыхании произнес я.

— Здравствуй, Яр! Рада тебя слышать. Несколько месяцев ждала этого звонка.

Я опешил:

— Почему ты решила, что я позвоню.

Голос молодой женщины задрожал:

— Яр, не понимаю тебя! Глупый настырный гордец! Неужели ты не мог приехать хотя бы на похороны! Я не говорю уже о хосписе. Он же ждал тебя. Врал, глядя мне в глаза, что не хочет тебя видеть, а сам мечтал о встрече с тобой до последнего вздоха.

— Папа умер? — кажется я впервые назвал отца — папой.

— Умер! — громко произнес я. Настолько громко, что охаранник, ни понимающий языка, нервно вскинул темные колючие глаза и приблизился.

— Умер! Не делай вид, что не получал мои сообщения. Я оставляла их твоему секретарю полгода, — прошипела Дарья, едва сдерживая слезы.

— Даш, прости, я приказал секретарю не передавать мне сообщения, связанные с отцом.

— Су… ты самовлюбленная, — резко выдохнула Даша и бросила трубку.

Я слушал короткие гудки, отдающиеся в моем мозгу как приговор мне, Диане и Алисе!

Почему я не слышал ни от кого о болезни и смерти отца?

Ну конечно, Яр, су… ты самовлюбленная, конфликтная и горделивая, все знали о вашем застарелом конфликте, об отвратительном характере элитного адвоката Александрова