при чем. Ты мне нужна, потому что только тебе я доверяю — так уж получилось… и, надеюсь, ты никогда не жалела, что это так. Служи мне как следует, и тебе всегда будет хорошо, дорогая Жюдит.

Она кивнула своей наперснице горничной и, шурша юбками, поспешно покинула комнату. На бал она уже опоздала, но разве это имело значение? Было даже полезно показать Делессеру, что она не спешит.

Первое, что Адель заметила, — дамы на балу у Делессера были с ней весьма холодны. Это потому бросалось в глаза, что прежде они как-то пытались сохранить некоторую доброжелательность в отношениях с ней, по крайней мере, держаться ровно, и уж конечно не кивать с высокомерным видом, не произнося при этом ни слова, как они это делали сейчас.

Адель не знала точно, чем это вызвано, но почувствовала: высший аристократический свет теперь уже вполне серьезно отвергает ее, даже не пытается быть снисходительным. Было заметно, что ее вообще хотят оставить в одиночестве на этом приеме и, может быть, так и случилось бы, если бы не графиня де Легон.

Раздраженным взглядом окидывая зал, Адель в ярости подумала, незаметно топнув ногой: «А эти мужчины… О Господи! Эти мужчины — они ведь все бывали у меня, все до единого! Теперь жены приказали им не говорить мне ни слова, даже не приветствовать, и приказание свято исполняется». Она даже подумывала, не подойти ли ей из чувства мести к одному из гостей, который втайне от жены заплатил сто тысяч за ночь с мадемуазель Эрио, и не сказать ли: «Добрый вечер, мадам! Как приятно встретиться: ваш муж — мой любовник. Меня зовут Адель, а вас?» Черт побери, это была бы дерзкая и забавная выходка, и, не окажись поблизости жены бельгийского посла, Адель поступила бы именно так.

Графиня де Легон скользнула внимательным взглядом по наряду мадемуазель Эрио:

— Вы выглядите просто великолепно. Как там у вас говорят? На…

— На сто тысяч франков, — дерзко перебила ее Адель.

— Да-да, — смеясь, подтвердила Беттина. — Честно говоря, вами могут залюбоваться даже женщины.

— По-моему, женщины, которые присутствуют здесь, готовы не любоваться мной, а упасть в обморок от моего вида.

Из одной только злости она резко обернулась и усмехнулась, глядя на добропорядочную маркизу де Контад, так нахально, что бедная женщина вздрогнула и невольно оглядела себя, проверяя, всё ли с ней в порядке. Поворачиваясь, к Беттине, Адель негромко спросила:

— Что за муха их укусила, вы не знаете?

— Они просто полагают, что ваше появление здесь идет вразрез с этикетом, — загадочно произнесла та. — Не все же, подобно мне, готовы топтать приличия своими ножками.

— Нет. Не потому. Раньше было иначе.

— О, ну так, может быть, они сердиты на вас из-за д'Альбонов. Всем известно, как вы безжалостны к ним.

— Нея, — возразила Адель усмехнувшись, — я-то как раз все обязанности перед д'Альбонами выполнила, а безжалостны к ним их кредиторы. И что же, вы полагаете, все здесь несчастны из-за д'Альбонов?

— Счастливых немного.

— А они есть?

— Полагаю, это старая графиня де Монтрей.

Адель прикусила губу, внутренне содрогаясь:

— Это почему же?

Беттина де Легон — в этот миг у нее в глазах мерцал странный хищный огонь — томно проговорила:

— Теперь уж женитьба Эдуарда де Монтрея становится неизбежной. Он друг д'Альбонов, а у них есть только один способ выбраться из беды — выгодно продать свою дочь… Вот они и продадут эту девицу Эдуарду, а он безропотно ее примет, ибо честь обязывает его помочь друзьям.

Адель едва заметно вздрогнула, услышав такое. Она считала — о, конечно, это был нелепый расчет — что своими действиями в отношении д'Альбонов расстроит брак Эдуарда с Мари, а вышло всё наоборот. По крайней мере, так говорила графиня де Легон. Но она, говоря это, так испытующе и выжидающе следила за выражением лица Адель, что та была рада, заметив, что к ним направляется банкир Делессер.

Пройдя мимо Адель, он прошептал ей на ухо:

— Есть одно дело, моя дорогая, которое нам следует обсудить. Нас не должны видеть вместе. Ступайте в красный кабинет, я тотчас же последую за вами.

Видимо, предполагалось, что она знает, где находится этот самый красный кабинет. Адель заметила приказной тон Делессера, его необычную сдержанность — прежде он не стеснялся подолгу говорить, но сочла, что будет уместнее не обратить на это внимания. Расспросив лакеев, она нашла кабинет, прошлась по сверкающему паркету, подобрав шлейф, села в кресло, почти утонув в подушках, и подумала, пожимая плечами: «Что за странные разговоры он намерен со мной вести?»

Адель не слишком любила Делессера. Властный, богатый, твердо уверенный в том, что всё можно купить, он с самого начала посещал вечера мадемуазель Эрио и вел себя крайне бесцеремонно и небрежно в отношениях с ней. Она знала, что сперва он больше всех ее честил, а потом первый сдался, заметив, что нашелся первый охотник заплатить Адель цену, которую она заламывала. Крутой и безжалостный, он был, как она убедилась, способен на любую грубость. Собственного положения ему было уже недостаточно, и из обрывков фраз она догадывалась, что Делессер мечтает и о государственном поприще. Она слегка побаивалась его — уж слишком неукротимым он казался, словом, был не из тех мужчин, которыми можно легко помыкать, поэтому всегда прятала свои мысли и чувства от Делессера, лишь изредка вскользь позволяя ему догадаться о том, что она все-таки способна мыслить. Этот человек седьмым чувством почуял это и в последнее время стал, будто нарочно, задавать вопросы, касающиеся скорее жизни и знакомств Адель, чем постели. Теперь вот последовало это приглашение и столь странная фраза, брошенная почти на ходу.

Банкир вошел в кабинет неспешным шагом, как всегда, чуть расставив руки. Дорогой жилет серого шелка донельзя натянулся на внушительном животе — казалось, пуговицы вот-вот отлетят… Вообще Габриэль Делессер был разодет парадно: в синем фраке и белом галстуке, в туго накрахмаленном жабо и нанковых панталонах.

Его лакированные туфли поскрипывали при каждом шаге, и в целом банкир, несмотря на внешний лоск, не потерял чего-то глубоко плебейского, провинциального. Он запер дверь на замок (Адель даже подумала, уж не из похоти ли он пригласил ее сюда?), а когда повернулся к ней, она заметила, что его крупное, мясистое, с бульдожьей челюстью лицо кажется озабоченным, а глаза смотрят хмуро:

— Это вам, — довольно сухо сказал он, буквально сунув Адель в руки бархатный футляр. — Поздравляю с днем рождения.

Он сел, расстегнув пуговицы жилета, и уставился на молодую женщину, хмурясь еще больше.

— Какое