Закарашара. Перекрывшая реку решётка и растерянные защитники за ней не сдержали воинов царевича Цэнэна. Керемены перебили мидонян у реки и распахнули ворота Абиту-Бала, сквозь которые в город хлынуло остальное войско. Вскоре битва охватила весь Нижний город, и беднейшие из жителей Нинурты первыми испытали на себе ярость сынов Плоской земли, которых привыкли считать скорее героями сказок, чем существами из плоти и крови. К защитникам Нижнего города присоединился Энекл, и вскоре как-то само собой получилось, что под его началом оказался целый отряд. Воины со всех концов Мидонии, вооружённые чем попало обыватели, даже уличные грабители и нищие попрошайки ‒ жители Нинурты под предводительством эйнемского наёмника дали славный бой в этот день. Цепляясь за каждую улицу, платя жизнями за жизни врагов, они щедро омыли улицы родного города своей и чужой кровью, но плоскоземельцев было слишком много. После ожесточённой битвы Энекла с немногими уцелевшими выдавили из Нижнего города, где к ним, наконец-то, пришла подмога.

Сам царь возглавил контратаку. Войско царских стражей и эйнемских наёмников перешло Закар и углубилось в запутанные кварталы Среднего города, собирая вокруг себя разрозненные отряды мидонян. Враги столкнулись прямо посреди высохшего Закарашара, и здесь, по колено в вязком иле, меж ещё трепыхающихся рыб произошло сражение, достойное легенд. Павших было так много, что опустевшее русло заполнилось телами доверху. По этому страшному мосту и перешли копейщики кеременов и берогетов, когда мидонийское войско, окончательно обессилев, начало отступление от превращённой в могилу реки. Здесь пали мидонийский военачальник Табиту-Тулам и начальник конных стражей Бурруш, а с ними десятки тысяч безымянных воинов, которых уже никто не считал. Бой переместился на улицы Среднего города, туда, где стояли дома Энекла и Диоклета, где принимали гостей добродушный Пхакат и его насмешливый племянник, где с утра до вечера кипела ночная жизнь весёлой Нинурты… где некогда стоял дом медника Галила, чьи единоверцы явились потребовать плату за невинную кровь, и не были намерены уступать в цене.

К вечеру стало ясно, что город уже не удержать. Остатки защитников, по пятам преследуемые степняками, еле успели миновать Царский мост и опустить массивные ворота Дворцового квартала, со стен которого могли бессильно наблюдать, как добивают их оставшихся на том берегу товарищей. В городе ещё шли бои. Оттуда доносился звон оружия, к небу поднимались густые столбы дыма, но битва уже завершилась. Впервые со времён Хазраддона Нинурта была захвачена врагом.

‒ Нас предали, владыка, ‒ сказал Нефалим. ‒ Перебежчики открыли водозатворы. Возможно, тайные враги и во дворце, но вряд ли много. Нужно…

Громкий лязг и крики снаружи заставили всех подскочить. Они бросились к окнам, чтобы увидеть, как тяжёлая конница хорагетов, не обращая внимания на летящие со стены дротики, мчится по Царскому мосту… к распахнутым настежь воротам. Опешившие защитники не успели даже выстроиться, как их смяли, и покрытые чешуйчатой бронёй всадники ворвались в царские сады. Остальные плоскоземельцы мчались следом, яростно ревя и улюлюкая на бегу.

‒ Измена, ‒ бесцветным голосом прошептал Эшбааль. ‒ Вон…

Он указал на стену, где царские стражи в чёрных хитонах бились против точно таких же стражей, защищающих узкий вход в привратницкую башню ‒ ту самую, где скрывался отворяющий ворота механизм. Тайных алгуитов за стенами Золотого дворца оказалось больше, чем рассчитывал Нефалим. Шпион стоял подле Энекла, мрачно глядя на вражеские полчища, льющиеся сквозь открытые изменой врата.

‒ А вот теперь, друг мой, всё кончено, ‒ пробормотал он, доставая меч.

Глава XII

Первым в Анфею вошёл личный отряд Анексилая ‒ закалённые в боях ахелийцы, не покидавшие своего командира с самого первого дня изгнания, штурмовавшие пузатые башни Терии и Сапиена, победители в битве у Собачьего камня, где их натиск обратил в бегство латарийцев Иреона. Навстречу высыпал народ, звучали славословия. Неведомо как добытые в опустошённом городе цветы летели под ноги вернувшихся соотечественников, но столь невелико было число встречающих, столь жалок их облик, и столь явственно чувствовался их страх, что зрелище напоминало траурную процессию. Воины в измятых доспехах шагали по осквернённым улицам родного города, растерянно озираясь по сторонам, и слёзы текли по их суровым лицам на давно нестриженные бороды.

За воинами последовали анфейские изгнанники в запылённых дорожных одеждах, шляпах и сандалиях, но c гирляндами свежесрезанных маков на посохах. Их жёны и дети шли подле отцов, самых маленьких несли на плечах. От этой картины щемило сердце даже у очерствевших после пережитого кошмара анфейцев.

Прошли по улицам закутанные войлоком варвары-лебетрийцы, нанятые Анексилаем на золото разграбленного Сапиена. Процокали копыта коней пиелийских наёмников. Прошёл отряд сенхейцев, встреченный слезами и благословениями. Наконец, пропела труба, и в воротном проёме появился Анексилай из рода Менетея, глава анфейских изгнанников, вооружённой рукой вернувший им утерянную родину, человек, которого пока негромко, но уже называли вторым основателем Анфеи. На белом коне, в белом хитоне и розовом плаще, в сверкающих позолоченных доспехах, прекрасный, точно юный бог, он въехал на исщербленную мостовую, и стены Анфеи едва не дрогнули от радостных криков горожан. Подле него ехали его родичи Менетеиды, а с ними избранные друзья и соратники: Бывший посланник в Герии Хиан, что привёл под знамёна Анексилая наёмников и заручился поддержкой царских наместников в Архене, флотоводец Гармоплит, вручивший Анексилаю остатки анфейского флота, и наконец сам философ Хилон, Вершитель союзов, чьими трудами вся Эйнемида поднялась против эферских беззаконий. Окружённый блестящей свитой, Анексилай ехал по Анфее. В его руках алела охапка красных ахелийских роз, а перед конём трое рабов нёсли на высоких древках широкие полотна, покрытые столбцами убористых надписей. Во взглядах, что бросали анфейцы на эти необычные знамёна, плескался затаённый испуг.

На площади Золотое яблоко, Анексилая встречали жалкие ошмётки анфейской аристократии, уцелевшие после месяцев непрерывной резни. Здесь же ждали своей участи избитые коленопреклонённые оборванцы с верёвками на шеях – малая часть тех, кто был поименован в распространяемых по всей Ахелике списках, точь-в-точь таких, какой несли сейчас перед Анексилаем. Завидев полководца, приговорённые застонали и принялись простирать к нему руки, умоляя о пощаде. Не удостоив их взглядом, Анексилай спешился, аккуратно положил цветы на розоватую брусчатку и поднялся по красным ступеням Анфеархии. Некогда обитые золотом, теперь же чернеющие обнажённым деревом, двери бывшего царского дворца затворились за его спиной.

***

Хилон устало наблюдал, как Анексилай обходит пустой зал заседаний – точно хозяин, вернувшийся в давно покинутый, но бесконечно любимый дом: неспешно, ласково улыбаясь, нежно трогая знакомые предметы, задерживая взгляд на непримечательных с виду мелочах. Надолго