готовыми к худшему сценарию, думать о потенциальных опасностях в условиях спокойной жизни и заблаговременно принимать меры предосторожности, быть готовыми выдержать суровые испытания, будь то чрезвычайно серьезные или даже катастрофические риски и вызовы.

Си Цзиньпин. Высоко неся знамя социализма с китайской спецификой, сплоченно бороться за всестороннее строительство модернизированного социалистического государства (доклад на XX Всекитайском съезде Коммунистической партии Китая, 16 октября 2022 года)[208]

В течение всего периода правления Си Цзиньпина нарастало ощущение беспокойства. К середине десятилетия стало очевидно, что к внутренним, системным проблемам, которые были хорошо известны и с которыми боролось новое руководство, добавились проблемы другого свойства. Во-первых, они исходили в основном извне. Во-вторых, они плохо поддавались прогнозированию. Эти новые вызовы и угрозы значительно осложнили тот путь, по которому повел страну Си Цзиньпин. Сейчас именно они стали главными факторами, препятствующими осуществлению промежуточных целей развития — типа достижения «среднезажиточного общества» к столетней годовщине Компартии, а также магистральной цели развития Китая «новой эпохи» — «великому национальному возрождению».

Этим вызовам посвящена заключительная часть книги. Вынесенные в ее заголовок понятия «черный лебедь» и «серый носорог» пришли из западной политологии, но с готовностью были восприняты и китайскими идеологами, которые нашли в них ключ к объяснению непростой ситуации, в которой оказался Китай к концу первого десятилетия правления Си. «Черный лебедь»

здесь означает редкое, непредсказуемое событие, которое оказывает определяющее влияние на ход вещей[209]. «Серый носорог»  — напротив, событие довольно вероятное и очевидное, но которое эксперты и власти предержащие игнорируют, и когда оно происходит, то застает всех врасплох[210]. Резкое осложнение отношений с США и пандемия коронавируса, о которых пойдет речь в двух первых очерках завершающей главы, скорее относятся к «серым носорогам», чем к «черным лебедям»[211]. Однако от этого Китаю не легче. Под занавес второй пятилетки Си Цзиньпина на высших постах в партии и государстве Китай столкнулся с самыми большими вызовами за несколько последних десятилетий.

Хронологически раньше начался так называемый «декаплинг»[212] с США. Иначе говоря, экономический и технологический разрыв двух ведущих экономик мира. Разрыв далеко не полный — по целому ряду важнейших торговых позиций страны по-прежнему являются друг для друга основными партнерами, — но с далеко идущими последствиями для всего мира. Точкой отсчета «декаплинга» можно считать 2018 год, когда американский президент Дональд Трамп начал «торговую войну» против Китая. Но противоречия между двумя крупнейшими экономиками мира нарастали в течение длительного времени.

Обманули ли китайцы американцев?

На самом деле «медовый месяц» в отношениях двух стран длился недолго — буквально десять лет, с конца 1970-х по конец 1980-х. Точкой отсчета для кризиса в отношениях, пожалуй, стали события 1989 года на площади Тяньаньмэнь, когда китайские коммунисты подавили протесты, четко показав, что не собираются во всем слушать Запад. Американцы могли уже тогда обложить молодую рыночную экономику жесткими санкциями, но перед лицом баснословных барышей от использования дешевой китайской рабочей силы предпочли продолжать торговать и инвестировать[213].

Китай воспринял такое решение как гарантию своего стабильного развития. Когда после 2014 года на Россию обрушились западные санкции, китайские эксперты уверяли своих российских коллег, что с Китаем бы такое точно не произошло. «Ведь достаточно глубоко интегрироваться в мировую экономику, и глобальному капиталу будет невыгодно ссориться с вами», — такую точку зрения автор этих строк слышал на научных конференциях неоднократно.

Однако недовольство Китаем возрастало — как среди американской элиты, так и среди обывателей. Американцев пугало не только стремительное развитие Китая. Гораздо более неприятным открытием стало то, что по мере своего развития Китай не перестает быть Китаем и не проявляет желания уподобиться Америке. Появилась целая теория «обмана со стороны Китая», описанная в том числе в научной литературе[214]. Сторонники этой теории указывали, что в Вашингтоне, развивая сотрудничество с Китаем, надеялись: стратегия «вовлечения» Китая в торгово-экономический и гуманитарный обмен изменит эту страну, сделает китайское общество более похожим на западное, а внешнюю политику — более проамериканской. Пекин же использовал это сотрудничество для укрепления своей страны, но проамериканскую политику проводить не стал, тем самым обманув ожидания американских стратегов.

Наиболее отчетливо эту идею выразил госсекретарь администрации Трампа Майк Помпео, заявивший: «В течение долгого времени республиканцы, демократы, лидеры из широких научных кругов, коммерческого сообщества считали, что благодаря торговле с Китаем и его вовлечению Коммунистическая партия Китая реформирует себя, смягчится, поддержит экономические и политические свободы, и будет представлять меньший риск для политической свободы во всем мире. Но вместо этого коммунисты использовали богатство, созданное благодаря этому, для укрепления своей власти, своей власти над китайским народом, и строительства высокотехнологичного репрессивного государства, какого еще не видел мир»[215].

Ничего подобного китайцы Вашингтону, естественно, не обещали. Более того, начиная с 1989 года вопрос даже о частичной партократизации и начале политических реформ в Китае не ставился. Однако эйфория от победы в «холодной войне» и убежденность в постулируемом Фрэнсисом Фукуямой «конце истории» была столь велика, что «мировые гегемоны», казалось, не допускали самой мысли о том, что возможно успешное развитие вне перехода рано или поздно к западной политической и социально-экономической модели. С приходом к власти Си Цзиньпина и началом преобразований, разбор которых составил основное содержание двух предыдущих глав, не замечать «китайский особый путь» было уже невозможно.

Но при Бараке Обаме Вашингтон продолжал пытаться действовать прежними методами, не рискуя разрывом связей с КНР и эскалацией напряженности в Тихом океане. А Пекин вполне был рад продолжать эту игру. Встретившись с Обамой в формате «без галстуков» на ранчо в Калифорнии спустя несколько месяцев после избрания председателем КНР в 2013 году, Си Цзиньпин даже отметил, что «китайская мечта — она про сотрудничество, развитие, мир и обоюдный выигрыш и связана с американской мечтой»[216].

Все изменило избрание президента-популиста Дональда Трампа. Еще баллотируясь на выборы, Трамп твердил, что «своей несправедливой торговой политикой Китай насилует США»[217]. Имелся в виду прежде всего искусственно заниженный курс юаня, вследствие чего Китай зарабатывал на торговле с США гораздо больше, чем Америка от торговли с Китаем. Иначе говоря, торговый баланс складывался в пользу Китая.

В 2017 году китайский профицит в торговле составлял 335 млрд долларов: американцы покупали китайских товаров на 523 млрд, а своих продавали всего на 188 млрд долларов. Причем вторую позицию в конъюнктуре американского экспорта занимало сырье — продукция сельского хозяйства (13 млрд долларов), тогда как китайцы только электрооборудования продавали в Китай на 146 млрд, а продукции машиностроения на 110 млрд долларов[218].

Придя к власти, Трамп, позиционировавший себя как «человека дела», принялся реализовывать свои