Люсьена Тамм выступала во втором отделении. Во время антракта я сбегал в подземный переход, где торговали цветами, вернулся с букетом багровых, под цвет ее шали, роз и, держа их на коленях, уселся на единственное свободное место в первом ряду. Спустя минуту ко мне подошел мужчина лет сорока с растрепанной бородой и встревоженными глазами.

— Прошу прощения, — сказал он, — но это мое место. Я тут сидел в первом отделении.

— Я вам верю, — кивнул я. — Вы тут сидели в первом отделении, а я посижу во втором. Так будет справедливо.

Видимо, у этого человека были иные представления о справедливости, потому что мой ответ совершенно его не удовлетворил.

— Молодой человек, — нервно проговорил он, — прекратите хамство и освободите мое место.

— Неужели я веду себя по-хамски? — растерялся я. — Извините. Мне это, честное слово, не свойственно. Но обстоятельства сложились так, что мне, хоть тресни, надо сидеть в первом ряду. Мне, конечно, очень стыдно, я, может, всю оставшуюся жизнь буду стыдиться, но никуда отсюда не уйду.

— Вы сумасшедший? — спросил мужчина.

— Да, если это вас успокоит. Давайте вы меня еще как-нибудь назовете, и мы на этом закончим.

— А если я милицию позову?

Я вздохнул и поманил бородатого пальцем, приглашая наклониться. Он нерешительно склонился ко мне, точно опасаясь, что я в припадке безумия плюну ему в бороду.

— Понимаете, — зашептал я, — дело в том, что я «подсадной». Я должен сидеть здесь. Мы же с вами не хотим сорвать номер известной иллюзионистки. Вы теперь тоже в курсе, так что мы, можно сказать, одна команда.

— А почему меня никто не предупре…

— Тише! — прошипел я. — Зачем же вы на весь зал афишируете магические секреты? Или вам в самом деле неймется сорвать номер?

— Ладно, черт с вами, — пробубнил бородатый. — Безобразие какое.

Он направился прочь.

— Эй! — негромко окликнул я его.

Бородатый обернулся. Я заговорщически подмигнул ему и поднял кулак, изобразив «рот фронт». Бородатый машинально подмигнул в ответ, потом выругался в бороду и побрел искать место в задних рядах.

За тем, что происходило на сцене, я следил рассеянно. Даже когда выступали мои друзья, я мысленно желал им поскорее закончить номер и убраться к черту. Мне не терпелось увидеть Люсьену Тамм. Наконец конферансье, сделав эффектную паузу и набрав в легкие побольше воздуха, объявил:

— Вы-ыступа-аают. несравненная Люсьена Та-аамм… и ее обворожительная помо-оощница. Зо-оося!

Под аплодисмент на сцену из полусумрака вышла Люсьена все в том же невероятном черном платье с багровой шалью. Бросив в публику взгляд избалованного демона, она плавно взмахнула подолом платья, распахнув его полувеером, словно танцующая испанка, затем резко, рассекая воздух, опустила, и рядом с ней возникла леопардиха Зося, украшенная поверх ошейника розовым бантом.

— Браво! — закричали в зале.

Я обернулся, чтобы взглянуть, кто так неистово реагирует, никого подходящего не обнаружил и вдруг понял, что выкрикнул это я. На меня косились соседи по правую и левую руку, и я мысленно велел себе выражать эмоции чуть менее бурно.

Честно говоря, номер Люсьены был скучноват, что не могло укрыться даже от меня, человека, в общем-то, далекого от иллюзионизма. Оживляла его разве что Зося, из пасти которой Люсьена вытаскивала какие-то немыслимые платки, ленты, бумажные цветы и веера. Под конец Люсьена, встав на одно колено, приподняла леопардиху и положила себе на плечи, словно роскошное пятнистое боа, изящно перекинув за спину болтающийся хвост. Зал вежливо захлопал, я вскочил, бешено рукоплеща, схватил букет, бросился к сцене и возложил цветы к ногам Люсьены.

— Опять ты? — вполголоса удивилась она.

— Я.

— И где ж ты успел раздобыть букет?

— Ограбил проезжавшую мимо свадьбу.

— Другому бы не поверила, а тебе поверю. Сядь на место, ненормальный. Зося уже нервничает.

Леопардиха, кажется, в самом деле узнала меня, но особой радости при этом не выказала. Надо полагать, что если б не присутствие хозяйки, она с удовольствием довела бы выяснение наших отношений до логического завершения. Я ретировался и, повернувшись, встретился взглядом с сидевшим в пятом ряду бородатым мужчиной, которого я нагло лишил законного места. В лице бородатого сквозило недоумение, смешанное с подозрением, что его здорово надули. Я снова подмигнул ему, он чисто автоматически подмигнул в ответ, затем рассердился на себя, скорчил гнусную рожу и показал мне кулак. Я прыснул и уселся на нечестно отвоеванное место.

До конца представления оставалось минут тридцать. Я не досидел эти полчаса, и когда свет между двумя номерами погас, ринулся, воспользовавшись темнотой, в буфет. Там было пусто, за прилавком из светлого дерева скучала, разглядывая потолок, молоденькая пухлая буфетчица в голубом чепце.

— Мне, пожалуйста, бутылку шампанского и бутылку коньяка, — попросил я.

Буфетчица искоса глянула на меня, затем снова уставилась в потолок.

— На вынос не продаем, — лениво проговорила она.

— А я и не собирался выносить.

— Только в разлив.

— Даю слово разлить все, что окажется в этих бутылках.

— Молодой человек, вы что, не понимаете? — Буфетчица повысила голос. — Продаем только в разлив. Вынос строго воспрещается.

— Это вы не понимаете, — сказал я. — Здесь, в этом дворце, находится самая удивительная, не считая, конечно, вас, женщина на свете. Одного ее взгляда достаточно, чтобы укротить бешеного леопарда. И вы предлагаете мне поставить перед ней шампанское или коньяк, разлитые в граненые стаканы? Да я со стыда сгорю. Хорошо, если вы при всей своей прелести такая бесчувственная, налейте мне коньяк и шампанское в две хрустальные вазы и продайте вместе с ними.

— У нас нет хрустальных ваз, — сказала буфетчица, с любопытством взглянув на меня и улыбнувшись уголком рта.

— Вот видите! У вас нет хрустальных ваз, а у меня нет денег, чтоб их купить. Но я пытаюсь сделать невозможное. Так попытайтесь же и вы — и продайте мне коньяк и шампанское в бутылках. А я помолюсь, чтоб этот ваш маленький грех перед начальством считался благодеянием перед человечеством.

— Ты тоже из этих… из артистов? — спросила буфетчица, улыбнувшись другим уголком рта.

— Что вы, где уж мне. Я. я почтальон. Если вы дадите мне ваш адрес, я круглый год буду приносить вам поздравительные открытки. Вас как зовут?

— Надя.

— Надя. Наденька… Какое замечательное имя! Оно вселяет в меня надежду. Не обманите же ее, продайте мне бутылку коньяка и бутылку шампанского.

Надя покосилась на дверь.

— Ладно, — сказала она. — Тару потом вернешь. Только давай по-быстрому.

Она упаковала бутылки в пластиковый пакет, я расплатился и, не удержавшись, перегнулся