Столь суровый приговор не может не вызвать у нас удивления. Дело в том, что у Колетт Ла Бюкет имелось важнейшее смягчающее вину обстоятельство – маленький ребенок. Как свидетельствуют регистры Парижского парламента XIV–XV вв., наличие детей у арестованных за уголовные преступления женщин чаще всего обусловливало более щадящее наказание. Например, в 1410 г. дамуазель де Турне, проходившая как соучастница в убийстве, добилась защиты короля, который призвал советников парламента войти в ее бедственное положение и отпустить из тюрьмы Консьержери, где она сидела, домой – до следующего слушания ее дела. Извиняющим мотивом при этом являлось как раз «наличие пятерых малолетних детей» и утрата мужа[721]. Похожее отношение к преступникам демонстрируют и письма о помиловании: на рубеже XIV–XV вв. семья или находящиеся на иждивении просителя дети упоминались в этих документах как смягчающее вину обстоятельство в 60 и 40 % случаев соответственно[722].

Конечно, Колетт Ла Бюкет, поссорившаяся с исключительно «неудобным» человеком – ближайшим советником Карла VI, – загнала себя тем самым в настоящую ловушку. Хотя в конце XIV в. оскорбление королевского чиновника еще не воспринималось в полной мере как преступление, совершенное против самого монарха (pars corporis regis), эта идея, тем не менее, уже начала постепенно набирать силу[723]. А потому скандал, учиненный нашей героиней в доме Жана Ле Мерсье, мог привести к самым неожиданным и тяжелым для нее последствиям.

И все-таки одного оскорбления – пусть даже такого серьезного, ставившего под сомнение нравственность знатного сеньора и даже угрожавшего ему разводом с законной супругой – в 1391 г. было явно недостаточно, чтобы примерно наказать Колетт Ла Бюкет. При внимательном изучении материалов ее дела выясняется еще одно интересное обстоятельство: приговор ей был вынесен не только за «обидные слова», высказанные в адрес сира де Нувийона, но и за вполне обычное и исключительно распространенное в средневековой Франции преступление – за кражу кошелька с деньгами, отреза полотна и мехов, которые она позаимствовала в доме своей хозяйки, мадам Лангелот, где служила горничной[724]. Данное преступление, как я уже упоминала, на страницах «Уголовного регистра Шатле» встречалось неоднократно и практически всегда каралось парижскими судьями самым суровым образом[725]. Лишь в редких случаях следствие не заканчивалось вынесением смертного приговора – в частности, когда речь шла о первой и единственной краже или о краже имущества, имевшего небольшую ценность[726]. К этой категории обычно относились и случаи воровства, которым промышляли слуги и которое Алом Кашмаре имел обыкновение именовать в своем сборнике «предательством» (trayson)[727], совершенным в отношении хозяев, что нарушало столь желанное доверие между обитателями одного дома[728]. Именно так и был расценен поступок Колетт Ла Бюкет судьями Шатле – как «предательство, которое она совершила по отношению к упомянутой [Лангелот], украв [у нее] вещи стоимостью около четырех франков»[729].

Вероятно, в тот момент, когда дело нашей героини поступило на рассмотрение прево Парижа, ее главное преступление – оскорбление королевского чиновника – еще не являлось достаточным основанием для сурового наказания виновной. Как я упоминала ранее, подобные правонарушения только-только начали входить в сферу компетенции французских светских судей и в 1391 г. представлялись своего рода казусами, решение которых пока не опиралось на законодательную базу или на некую сумму ранее рассмотренных прецедентов. Поэтому чиновники Шатле были вынуждены использовать «дополнительное» обвинение, что позволяло им перевести данное дело в разряд особо тяжких и вынести по нему соответствующий приговор.

Таким образом, отвечая на вопрос, почему Алом Кашмаре обратил на процесс Колетт Ла Бюкет особое внимание и включил его материалы в свой сборник, сослаться мы можем сразу на несколько причин. Прежде всего, произошло это потому, что автора «Регистра Шатле» интересовали все варианты главного для средневековой Франции уголовного преступления – воровства, в том числе и категория «воровство-предательство», когда речь шла об отношениях домовладельцев и их слуг. Кроме того, он, вероятно, решил зафиксировать в своей выборке один из самых ранних случаев судебного преследования человека, нанесшего словесное оскорбление королевскому чиновнику, личность которого чем дольше, тем больше воспринималась как неотъемлемая часть «тела» правителя. Наконец, Алома Кашмаре – пусть даже это предположение и не основывается ни на каких прямых доказательствах – могла заинтересовать история самой Колетт Ла Бюкет, одинокой молодой женщины, оставшейся с ребенком на руках и без малейшей надежды наладить свою личную жизнь после бурно проведенной юности, отважившейся устроить невероятный скандал и поссориться с одним из самых высокопоставленных людей Франции, что стоило ей судебного разбирательства и запрета на проживание в Париже…

Глава 8. История злоключений Масет де Рюйи, или О пользе пытки

Но что могло бы случиться, если бы Колетт Ла Бюкет все-таки улыбнулась удача? Если бы один из ее многочисленных сексуальных партнеров предложил ей – «распутной женщине» – выйти за него замуж? С одной стороны, ответить на эти вопросы не представляется возможным из-за отсутствия у нас необходимой информации – прежде всего, о судьбе Колетт после ее изгнания из столицы Французского королевства. С другой стороны, мы можем предположить дальнейшее развитие событий, исходя из судебного казуса, также описанного в регистре Алома Кашмаре. Таким образом, нашей героиней вновь окажется парижская проститутка – женщина, которой удалось не только проститься со своим сомнительным ремеслом, но и стать супругой достойного и уважаемого человека.

Впрочем, подробности личной жизни этой молодой особы с трудом поддаются проверке. И проблема заключается здесь вовсе не в том, что нам, как в случае Раймона Дюрана, Джона Райкнера или Колетт Ла Бюкет, не хватает источников. Напротив, материалы судебного процесса, к которому мы теперь обратимся, представлены в «Уголовном регистре Шатле» в полном и, я бы сказала, поражающем воображение объеме[730]. Однако события, послужившие поводом для возбуждения данного дела, были описаны в ходе следствия тремя разными рассказчиками, что породило три, весьма различные версии произошедшего, из которых судьям надлежало выбрать лишь ту, которая показалась им максимально правдивой. Попытаемся и мы последовать их примеру.

Познакомимся прежде всего с участниками процесса, который начался в парижском Шатле 29 октября 1390 г. Непосредственным поводом для него послужило исковое заявление некоего Аннекина де Рюйи (Hennequin de Ruilly) и его матери Люсет (Lucete). Эти жители городка Герар (Guerart) в провинции Бри обвинили свою знакомую – Жанну де Бриг (Jehenne de Brigue) по прозвищу Сговорчивая (La Cordière) – в занятиях колдовством.

Надо сказать, что интерес, проявленный Аломом Кашмаре к данному составу преступления (а он включил в «Уголовный регистр Шатле» материалы сразу