Клеманс расплакалась, и это была их первая супружеская ссора.

С тех пор Клеманс мало изменилась – по крайней мере, насколько можно было судить, глядя на нее в одежде. Он готов был дать руку на отсечение ради того, чтобы хоть раз обнять ее. Такую, какой он знал ее, – нежную, любящую, покорную… Словом, идеальную супругу, которая некогда принадлежала ему – только ему! – и которую он никак не мог забыть. Почему? Неужели потому, что она сбежала, бросила его ради другого?! Во время процедуры развода она утверждала, что у нее никого нет, но Этьен был уверен, что этот автомеханик уже тогда соблазнил ее.

Он часами метался по комнате, сжимая кулаки, пытаясь подавить желание увидеть Клеманс, а когда становилось совсем невмоготу, все-таки выходил из дома и бродил возле парикмахерской. Он позволял себе пройти мимо ее витрины всего пару раз, не больше. Бросал внутрь беглый взгляд и шел дальше, сознавая, что сильно рискует. Но Клеманс почти всегда была занята очередной клиенткой, орудовала ножницами или феном. А иногда смеялась.

Этьен возвращался в свой убогий домишко, смотрел на открытый чемодан, раздумывал, но все его мысли крутились в голове впустую, не подсказывая нужного решения. Хотя он точно знал, чего хочет, – встретиться с Клеманс. И откровенно поговорить с ней с глазу на глаз. Неужели она посмеет сказать, что не думает, не сожалеет о нем?! И Этьен снова и снова спрашивал себя, как он мог согласиться на их развод? Ему следовало биться за нее до последнего, и тогда сегодня он, а не проклятый автомеханик был бы отцом этой парочки маленьких кривляк. И Клеманс покорно поджидала бы вечерами дома его, а не другого. Он бездарно проиграл свою жизнь, упустил свое счастье, позволил себя унизить, вместо того чтобы ударить кулаком по столу и сохранить то, что ему принадлежало.

И теперь он хотел окончательно прояснить ситуацию. А если его потащат к судье… ну, что ж, тем хуже. Лишь бы только это был мужчина – все-таки какой-то шанс, что его поймут. Иначе дело может осложниться, вспомнить хотя бы ту унтер-офицершу, которая допрашивала его в жандармерии. Черт бы подрал всех этих баб, возомнивших себя равными мужчинам! Феминизм, равенство полов и прочие дурацкие затеи приводили Этьена в ярость. В семейной жизни, в супружеских парах каждый должен знать свое место. Вот он, Этьен, никогда не гнушался самой тяжелой и неблагодарной работой, но даже представить себе не мог, что он моет посуду, готовит рагу, меняет пеленки младенцу или вяжет шарф. А уж спрашивать каждый вечер у жены разрешения заняться любовью, – такого он и вообразить не мог. Это разрешение он раз и навсегда получил от господина мэра в день свадьбы.

Этьен без конца перебирал одни и те же мысли, переходя от воодушевления к унынию, то собирая, то разбирая чемодан. И этим вечером, измучившись от сознания своего бессилия, дал себе неделю срока, ни дня больше, чтобы добиться своей самой желанной цели, ради которой он вернулся в Гап, – завоевать Клеманс.

– А правда, что мы уедем? Скажи, это правда? – шепотом спрашивала Эмили.

– Уедем… это правда? – эхом повторяла Жюли.

Девочки подстерегли Виржила у двери душевой. Как правило, они не заходили на его половину шале, но сейчас это было единственным способом оказаться далеко от родителей и деда с бабкой.

– Мы не хотим уезжать из шале! Неужели нас заставят?

Испуг, написанный на детских личиках, растрогал Виржила.

– Это совсем ненадолго, – ответил он вполголоса.

– А почему?

– Разве мама вам не объяснила?

– Нет! Никто нам ничего не объясняет, только говорят, что придется уехать. А мы хотим остаться. Если родители уедут, мы ведь можем остаться с тобой, правда? С тобой и с Филиппиной, когда она вернется.

Гордые своей придумкой, малышки нетерпеливо ждали ответа, задрав головы и ловя его взгляд.

– Красавицы вы мои, вы еще такие маленькие, поэтому за вас все решают родители. И, поверьте мне, они хотят вам добра, потому что любят вас.

От разочарования у девочек на глазах выступили слезы. И Виржил, в который уже раз, подивился сходству их эмоций. Они не только были похожи, как две капли воды, но и реагировали на все совершенно одинаково, почти в унисон. И хотя Эмили, более энергичная, выражала свои чувства первой, можно было с уверенностью сказать, что Жюли отреагировала бы точно так же, если бы успела.

– Ты, значит, не хочешь нас взять? – настаивала Эмили.

– Мои дорогие, вы же знаете, что я все так же сильно люблю вас, но я не ваш папа, и поэтому вы не можете жить со мной. И потом, ваша мама будет очень грустить, если вы не останетесь с ней, – вы об этом не подумали?

Двойняшки помотали головами и внезапно, одним дружным движением, повернулись, услышав голос Люка:

– Вы что тут делаете, девчонки?

– Ну… мы… разговариваем с Виржилом.

– Это-то я вижу. А почему не дождались, когда он спустится в холл? Вы же знаете, что вам не разрешается заходить на эту половину дома.

И, поскольку девочки упрямо молчали, он настойчиво спросил:

– Так что тут у вас за тайны?

Но двойняшки не произнесли ни слова, терзая рукава своих розовых пижамок.

– Ладно, идите вниз, к маме, скоро будем ужинать.

Малышки, толкаясь, кинулись к лестнице, а мужчины с усмешкой перемигнулись.

– Они волнуются из-за переезда, – объяснил Виржил. – И надеются, что Филиппина вернется сюда. Мне кажется, нужно придумать, как объяснить им ситуацию, – они слишком сообразительны, чтобы кормить их баснями.

– Но и рассказывать им про Этьена тоже довольно сложно, – возразил Люк. – Я не хочу их пугать.

Он помолчал, раздумывая и подыскивая слова, потом произнес, понизив голос:

– И уж конечно, не стану говорить, что хочу избежать опасности. Они же ничего не поймут, да еще сочтут своего папашу трусом.

– Нет! Ты просто ищешь для них и для их матери безопасное место, потому что оберегать их – твоя обязанность, ты ведь глава семейства.

– Оберегать от чего? От снежной лавины, от цунами? Нет, всего-навсего от какого-то типа, который приводит в дрожь всю семью! Мой отец – и тот смотрит на меня чуть ли не с презрением.

– Кристоф иногда все упрощает. На твоем месте он, недолго думая, набил бы морду Этьену, вот и все. Но мы-то с тобой знаем, что это делу не поможет.

– Ты уверен?

– Ну… как тебе сказать… Во-первых, не факт, что ты его одолеешь. А во‑вторых, ты при этом нарушишь закон.

– Закон?! А чем он нам помог, этот закон? Чем конкретно? Какая наивность – считать, что это «законное внушение» превратит волка в ягненка! В тот вечер на опасной дороге, когда ты подоспел вовремя, Клеманс грозила серьезная авария, а с ней в машине были девочки. Если этот тип оказался способен на такое, значит, он способен на что угодно.

Виржил не ответил, он счел, что лучше промолчать, чем дать Люку плохой совет.