Значит, надо было во что бы то ни стало опровергнуть ложь, возведенную проклятым писакой. Доказать невиновность Ивана! Но как?..

Глава 5

С Мишкой Перегудов расстался сухо, так и не решив, что же нужно делать для помощи оболганному Ивану. Шайкин, правда, предлагал сразу же отправиться в редакцию газеты «Новости» и устроить там грандиозный «шухер». Пусть они немедленно дадут опровержение. «Чужие ордена» – статья насквозь лживая и позорит не только Панарина, а и всех писателей-фронтовиков!

– А если они предъявят нам документы, что так в действительности и было? – возразил Антон. – Не из воздуха же взял этот проклятый Хунштин факты. Не мог он просто так ни с того ни c сего вякать!

– Уверен, что у них фальшивка на руках! – не сдавался «Анекдот» (он был упрямый черт). – Не может существовать таких поддельных бумаг. Что ты Ваньку не знаешь? Честнейший же человек! Стал бы он носить принадлежащие кому-то ордена?.. То-то же, что нет! Здесь явная подделка!

– Давай лучше прежде махнем в военкомат, – предложил Перегудов. – Посмотрим, что там есть. Заручимся поддержкой. В архив, может, придется заглянуть.

– Это ж черт-те куда – в Подольск – переться! – сердито сказал Шайкин.

– А что делать? В военкомате хранятся только текущие дела. А все, что касается войны, – в архиве.

– Время упустим, – не сдавался Мишка. – Бульварные газетенки этим моментально воспользуются и раструбят о позоре писателя-фронтовика. Уж больно статейка Хунштина зацепная. Как разным Моськам не поглумиться над выдающимся литератором?!

Конечно, в словах «Анекдота» был резон. Многие печатные органы, если их не приостановить, сейчас же перепечатают статью Хунштина в погоне за хлестким материалом. И покатится дурная слава по стране. Попробуй ее потом остановить! Действовать нужно было действительно как можно быстрее. И конечно же в разных направлениях: доказать лживость информации о Панарине и остановить падких на жареное органов печати, готовых поскорее ухватиться за лакомый кусок дезинформации.

Мишка потеребил свой длинный нос и неожиданно изрек: хоть он и не во всем с Перегудовым согласен, но считает, что им следует разделиться. Как он в своем стиле выразился:

– Тебе, Антошка, следует в военкомат сейчас дернуть, а мне прямиком в редакцию нахлестывать. Я им там покажу кузькину мать!

– А вот шума, пожалуй, и не стоит подымать пока. Надо разобраться, откуда фактики взяты, на чем основаны.

– Но ты же знаешь, что это липа?

– Не говори гоп, пока не пересигнешь, – остановил Антон разбушевавшегося Шайкина. – Сам же так выражаешься. Давай сначала разберемся!

«Анекдот» нехотя согласился. Только сказал:

– Я еще ребятам позвоню, скажу, чтобы тоже начали действовать. – И помолчав, добавил на прощание: – Секретариат наш тоже не худо бы известить. Пусть тоже баклуши не бьют! А то они, словно с перепоя, будут раскачиваться как дохлые мухи.

С ним нельзя было не согласиться: предложение было резонным. Чем скорее поднимется в защиту Панарина общественность, тем эффективнее будет результат. С опровержением могут выступить и писательские газеты. Та же «Литературка» может дать такой отпор, что Хунштину мало не покажется…

На том они и разошлись.

Антон отправился прямо в военкомат. Но там его сразу огорошили.

– Читал… читал я этот пасквиль, – сказал Перегудову военком, седоусый немолодой полковник с худощавым лицом. – Утречком мне ребята эту газетку сразу принесли. И мы тут сразу стали разбираться.

– Но это ж явный поклеп! – возмутился Антон.

– Не скажи, браток, – вздохнул полковник. – Кое в чем этот Хунштин прав.

– Не может быть!

– К сожалению, на войне всякое случалось… Сам три года воевал. Так что повидал такие чудеса, которые и предвидеть никто не мог.

– Но надо же быстренько разобраться! Представляете, каково сейчас Панарину! Он же известный писатель, лауреат, фронтовик!

– Да уж как не понять… Такое и в самом гадком сне не приснится.

– Так чего ж вы медлите?

– А дело-то, скажем прямо, непростое. Нужно время, чтобы во всем этом как следует разобраться. Есть в нем, прямо скажем, неприятные моменты. Так что вы уж не торопите нас. Тут с наскоку можно беды наделать…

Так с военкомом ни о чем конкретном они и не договорились. Полковник просто пообещал, что взял дело на заметку и постарается не затягивать с его решением. Антона это, честно говоря, не очень устраивало. Но не мог же он приказать полковнику бросить все остальные вопросы и заняться только этим…

Поэтому покинул Перегудов военкомат сильно расстроенным. И решил сразу же рвануть в Подольский архив. Его не покидали мысли об Иване. Кто же подложил ему все-таки такую гадость? Не мог же опытный журналист взять факты из воздуха. Значит, он где-то отыскал их. Грешным делом Антон даже подумал: «А что, если Лев Давыдович написал правду? Неужели Панарин мог воспользоваться орденами убитых воинов?» Но тут же отверг эту дикую мысль. Слишком хорошо знал он Ивана…

На электричку, идущую в Подольск, Антон попал вовремя. Едва успел вскочить в вагон, как она тронулась и, набирая скорость, ринулась мимо огромных зданий, стоявших вдоль железной дороги. Постепенно дома становились все меньше, потом и вовсе за окном замелькали маленькие, укрытые садами домишки. Потом и их не стало. Пошли перелески вперемешку с огромными полями, засеянными кукурузой и прочей сельскохозяйственной продукцией.

Антон продолжал думать о случившемся. Не мог он поверить, что Панарин мог быть замешан в таком. Все, что угодно, но решиться на столь паршивый проступок… Слишком хорошо знал Перегудов Ивана, этого честнягу-правдолюба. Все, что угодно: пьянки, драки, адюльтеры, даже поножовщина, – только не подлость!.. Иван был горячим, очень вспыльчивым человеком. Однако во всем, что касалось чести, достоинства Панарин всегда был на высоте.

Он не боялся выступать с резкой критикой высокого начальства, напрямую говорил самые неприятные вещи. В райкоме, да и в горкоме в свое время его побаивались, предпочитали не связываться. Когда Ваня чувствовал свою правоту, он пер напролом, отстаивая ее, не боясь последствий, могущих последовать с самого верха. Когда друзья ему говорили: «Не будь таким резким и прямолинейным!» – он отвечал: «А что, надо искать обходные маневры? Правда глаза режет?» И смотрел в упор своими пронзительными глазами. Жилы на его высоком квадратном лбу вздувались, ширились, что означало: Ваня уже не отступит ни за что. Как-то Антон сказал ему об этом по-приятельски, Панарин усмехнулся и с усмешкой ответил: «Извини, дружище, иначе не умею. Таким уж, видно, мать родила». Возразить было нечего. Перегудов и сам был упрям до чертиков, не терпел лжи и холуйства, но был, наверное, все же мягче Ивана, понимая, что высказать неприятные вещи можно и более деликатными словами. Лишь