— Абсолютно верно. Разрешите? — я взял со стола директора чистый лист бумаги, достал ручку и принялся набрасывать схему. — Смотрите. Вот энергоблок. В него входит реакторная установка с радиационной защитой; система преобразования энергии из тепловой в электрическую — проще говоря, паровая турбина; далее — система охлаждения, состоящая из холодильников-излучателей; и, наконец, сам двигатель. Монтируем на каркасе-ферме, цепляем топливные баки, жилой и грузовой отсеки и вообще всё, что нам нужно…

Братья-фантасты и директор даже встали со своих мест и сгрудились за моей спиной, с интересом разглядывая эскиз.

— Строим, разумеется, на орбите, — сказал Аркадий Натанович.

— Разумеется, — подтвердил я. — Точнее, собираем. А на орбиту доставляем нашими, уже имеющимися, «Протонами» или даже «Союзами», оснащёнными гравигенераторами. Экономия такая, что порадует любую экономику.

— Правильно, — сказал Аркадий Натанович. — Экономика должна быть экономной [2].

Все засмеялись.

— Метко сказано, — одобрил я. — Надо будет запомнить.

— Гладко было на бумаге, — вздохнул директор обсерватории. — Хотя красиво, не спорю.

— Всё вполне реально, Владимир Алексеевич. — сказал я. — Включая обитаемую станцию на Луне, полёты к Марсу Юпитеру и дальше, если понадобится. Более того, всё это ещё при нашей жизни. Я мог бы рассказать в подробностях, но не имею права — это пока секретные сведения. Но, поверьте, станцию на Луне начнём строить очень скоро. А там и всему остальному черёд настанет.

— Никогда особенно не понимал, зачем нам обитаемая станция на Луне, — сказал Борис Натанович. — Хотя всегда о ней мечтал, это да.

Наш разговор с Береговым и Быковским был ещё свеж в памяти. Да и не только с ними. Аргументы о том, насколько нам в ближайшее время будет необходима Луна, высказывались мной за последнее время неоднократно — на самых разных уровнях. Можно сказать, заучил их чуть ли не наизусть. Осталось кратко изложить в очередной раз.

— Фантастика, — повторил Аркадий Натанович, когда я закончил. — И всё-таки я не понимаю. Всё, что ты перечислил, требует громадной научной теоретической работы. Которая, как я понимаю, делается только сейчас, что называется, на ходу. Как такое возможно?

[1] Популярнейший европейский роман середины XVIII века. Автор Сэмюэл Ричардсон.

[2] В нашей реальности эту фразу впервые произнёс Л. И. Брежнев на XXVI съезде КПСС в марте 1981 года.

Глава шестнадцатая

Пулковская обсерватория. Братья Стругацкие (продолжение). Гарад и Ленинград

— Отец Кабани, — сегодня у меня был день повторов. — Это же ваш персонаж. Отец Кабани и его ящик, куда кто-то сложил все изобретения.

— Ну да, ну да, — сказал Аркадий Натанович с иронией. — Сую руку — р-раз! Что? Антиграв. Зачем? На Луну летать… Молодец!

— Кто сложил все в ящик — он знал, для чего это выдумано, — включился Борис Натанович. — На Луну летать? Это я, дурак, — на Луну. На ядерные баллистические ракеты их ставить. Чтобы быстрее территории врага достигали.

— И на баллистические ракеты тоже, — сказал я. — Без этого никак, Борис Натанович. Враг не дремлет. Я знаю это совершенно точно, поверьте.

— Я тоже знаю, — вздохнул Борис Натанович. — Это я так… помечтать захотелось.

— Если я скажу, что настанет время, когда на Земле не останется враждующих народов и стран, а войны уйдут в прошлое, — это вас утешит?

Младший Стругацкий внимательно посмотрел на меня. Я твёрдо встретил его взгляд.

— Я тоже хорошо помню диалог Руматы с Будахом [1], — сказал Аркадий Натанович. —

— Все мы помним, — сказал я. — Сердце моё полно жалости. Но я не Румата. Хотя и мечтал им быть, как и миллионы советских мальчишек.

— А кто? — спросил Владимир Алексеевич с самым серьёзным видом.

Пришлось — в который уже раз! — рассказать историю с клинической смертью и последующим, фактически, воскрешением, после чего в моём мозгу, сознании и организме в целом произошли столь невероятные изменения.

Рассказ поверг братьев и директора в глубокую задумчивость.

— Ну хоть что-то это объясняет, — проворчал, наконец, Аркадий Натанович. — И то лишь потому, что мы ни черта не знаем, об истинных возможностях человеческого организма.

Неожиданно мне захотелось немного пошалить.

— Вы даже представить себе не можете, насколько ни черта, — сообщил я весело. — К примеру, я могу затянуть на себе или любом другом резаную, колотую или даже пулевую рану за пять минут. Шрама не останется. Но демонстрировать не буду, мы не в цирке, хотя в цирке я работал. Возьмём что-нибудь попроще и без крови. Посмотрите в окно.

Братья и директор послушно повернули головы к окну.

Я вошёл в орно, и накинул на себя «туманный плащ».

— Однако, — пророкотал Аркадий Натанович, поправляя очки и оглядывая кабинет. — Это шутка такая?

Владимир Алексеевич даже поднялся со своего места и тоже осмотрел кабинет.

Борис Натанович отодвинулся вместе со стулом, наклонил голову и заглянул под стол.

— Под столом его нет, — сообщил он с непередаваемой интонацией.

— Отвлёк наше внимание и вышел? — спросил директор обсерватории.

— Не может этого быть, — сказал Аркадий Натанович. — Я бы заметил. Серёжа, хватит, мы всё поняли, покажись!

Я сбросил «туманный плащ» и вышел из орно.

— Всё-таки цирк, — сделал вывод Борис Натанович.

— Если учесть, что в цирке артисты зачастую демонстрируют то, что не умеют обычные люди — да, цирк, — сказал я.

— То есть, это какой-то фокус? — осведомился Аркадий Натанович.

— Если обман зрения можно назвать фокусом — да, фокус, — сказал я. — Извините, если эта небольшая демонстрация возможностей