Шрифт:
Закладка:
Сяо Ши запросто поздоровался: «О, вот и Дохэ!»
Дети уже спали. Присыпка на шейках Дахая и Эрхая за день смешалась с пылью и потом и осела в пухлых складочках, словно светло-серые бетонные кольца. И Ятоу заснула, не вымывшись, только постирала свою единственную блузку, да так и бросила сушиться под лампочкой, не отжав: из блузки на циновку натекла здоровенная лужа. С дя среди храпевших на все лады детей, Тацуру прислушивалась к шагам на лестнице и взволнованно ждала, когда два огромных ботинка Чжан Цзяня медленно и тяжело опустятся на лестничные ступени. Он велел ей первой вернуться домой, остался на улице кормить комаров, ждать, тянуть время. Значит, хочет скрыть от Сяохуань то, что сейчас случилось. А разве она не хочет? Спрятала цветы в карман, да ведь цветы ничего не расскажут. Но когда дорожишь своей тайной как зеницей ока. когда больше жизни предан своему возлюбленному, то кажется, что все вокруг зыбко, все может выдать секрет.
Значит, Чжан Цзянь стал ее тайным возлюбленным. Десятый год живут они под одной крышей, тысячи раз ели из одного котла, сотни раз спали вместе, как вдруг в мгновение ока он стал чужим. Но до чего хороша оказалась эта чуждость, не в пример той, что была между ними прежде. Она будто смыла старые шрамы, позволив им начать все с начала. Иначе разве стало бы возможно то, что случилось сегодня в темном классе? С этого дня, живя под одной крышей, они могли хоть каждый день сбегать из семьи, и в мыслях, и во плоти.
Сидя на кровати, Тацуру думала, что они с Чжан Цзянем предатели. Потому-то измена так сладка.
Она прислушивалась к лестнице, дожидаясь его шагов. Ничего не слышно. Его предательство еще страшнее, чем ее. Из соседней комнаты доносились веселые голоса гостей и хозяйки. Неужели им не странно? Дохэ вышла за зонтиком и ходила два, а то и три часа, а Чжан Цзянь и вовсе пропал.
В десятом часу гости стали прощаться. На террасе столкнулись с Чжан Цзянем, он нес на плечах велосипед. Тацуру услышала голос Сяохуань: «Ой-е! Ты зачем велосипед на четвертый этаж затащил?» Вместо ответа Чжан Цзянь пробормотал: «Вот черт, пришлось сверхурочно остаться, только закончил». Сяохуань съязвила: «Это от сверхурочных у тебя сил, как у быка? Ты зачем велосипед припер, куда его ставить?» Тацуру думала: должно быть, Чжан Цзянь и сам не заметил этот велосипед — сочинял, что бы соврать, вот и забылся.
Тацуру подумала, что ни одна любовная песня не сравнится с такой ложью. К тому же врал он не кому-нибудь, а Сяохуань. Для Чжан Цзяня врать Сяохуань — то же, что врать самому себе. С первого дня в их доме Тацуру поняла: Эрхай с Сяохуань — все равно что один человек.
Они встречались в пустой школе. Оказалось, можно обойтись и без главного входа: забор у школы невысокий, перелезть через такой раз плюнуть. Еще встречались в зарослях кустарника в парке. В камышах у железной дороги. В сосновом бору на горе. Однажды он усадил ее на велосипед и два часа вез к старой гробнице, усаженной каннами и георгинами; расстелил за куртиной газету, это и было их брачное ложе. За город уезжали наутро после ночной смены, а после дневных шли на дальний склон горы. Как-то раз их застали игравшие на горе дети; укрыв Дохэ одеждой, Чжан Цзянь вытряхнул все деньги из карманов и бросил им.
Любое место годилось для их свиданий, и свидания получались самыми разными. Чтобы издали было не видно, как он ее обнимает, взял на заводе резиновый дождевик, развернешь его — ни дать ни взять парус. Набрасывал дождевик на плечи и садился лицом к стене или к дереву — со спины казалось, будто человек присел по нужде.
Перед Сяохуань тоже все было шито-крыто. За месяц скитаний Дохэ много чему научилась, могла сама ходить за углем, за крупой, за продуктами. Сяохуань только радовалась — теперь есть на кого свалить эти нудные занятия. Понемногу все привыкли, что Дохэ больше не сидит в четырех стенах; заскучав дома, она выходила прогуляться. Сяохуань знала, что на улице Дохэ притворяется глухонемой — скитания научили ее, что от разговоров одни беды. Когда нельзя было объясниться жестами, писала на бумаге: «Уголь слишком сырой, сделайте дешевле»; «Мясо совсем без жира, другие покупают с жиром, цена одна? Нехорошо!»
Стоило продавцам пораскинуть мозгами, и мигом становилось ясно, что ей надо.
Иногда Чжан Цзянь сам покупал ей что-нибудь для отвода глаз: пучок красноднева, несколько яиц или пару пирожков баоцзы. После свидания она забирала покупку домой: пусть Сяохуань думает, будто Дохэ за пирожками так долго ходила.
В тот день Ятоу пропустила школу — заболела после прививки от оспы. Поручив девочке присмотреть за близнецами, Сяохуань потащила Дохэ по магазинам. Та как раз собиралась на свидание с Чжан Цзянем, в восемь у него заканчивалась ночная смена. Врать Дохэ научилась очень ловко, сказала, что Ятоу себя плохо чувствует, нельзя оставить на нее близнецов.
Сяохуань вышла из дому первая, Дохэ следом за ней.
Чжан Цзянь издалека ее увидел, тотчас разжал вцепившиеся в пояс пальцы, опустил руки. Поза говорила лучше всяких слов — он все глаза проглядел. Над ним зонтом раскинулась огромная софора, с ветвей, словно штора из бус, свисали обернутые листьями шелкопряды.
Чжан Цзянь повез ее в заводской клуб; любовь усыпила всю его осторожность. В девять часов в клубе давали первый киносеанс. Разные у них случались свидания, вот только в кино еще ни разу не ходили. Чжан Цзянь, как всякий мужчина, ищущий любви или приключений на стороне, решил сводить Дохэ в кино, пусть она и не поймет из фильма ни слова. И как всякий мужчина, пригласивший девушку в кино, он купил две бутылки газировки, мешочек фиников и кулек семечек.
Публики на первом сеансе было немного: горстка студентов, приехавших в родные края на летние каникулы, и несколько молодых парочек, тоже с газировкой, финиками и семечками — в ларьке при клубе больше было ничего не купить.
Свет погас, и влюбленные
