Венеции за неимением типографии в Константинополе). Неоднократно заявлявший о своем «грекофильстве» Никон греческого не знал, а его помощники трактовали своеобразно. По старообрядческому преданию, на вопрос Арсения Грека об исправлениях патриарх ответил: «Правь, Арсений, как попало, лишь бы не по-старому». Это предание очень похоже на правду. В ходе «справы» были допущены многочисленные ошибки и нелепости. Многие из них – причем в основных богослужебных текстах – дожили в Русской православной церкви и до сего дня. Например, в Символе веры вместо слов «и в Духа Святаго, Господа истиннаго и животворящаго» осталось только «и в Духа Святаго, Господа животворящаго». Из-за такого весьма произвольного редактирования получалось, страшно сказать, что никониане верили в Бога «животворящего», а не «истинного». Справедливые возражения противников реформ привели только к еще большему ожесточению партии власти. Эти недочеты реформы, оказавшиеся в итоге роковыми, отражали кризисные явления в Русской православной церкви и обществе. Еще на Стоглавом соборе 1551 г. было признано, что в московском царстве «учителей нет, а те, что есть, сами грамоте мало умеют», и решено повсеместно «у священников, у дьяконов… учинити в домех училища… на учение грамоте и на учение книжнаго письма». Однако сделано в этом направлении было мало. Спустя 100 лет один из обвинителей Никона на соборе 1666–1667 гг., митрополит газский Паисий Лигарид, выразил единодушное мнение приехавших в Москву греческих иерархов – главной причиной раскола является состояние общего и богословского образования: «Искал я корня сего духовного недуга и в конце концов нашел два источника его: отсутствие народных училищ и недостаточность библиотеки… Если бы меня спросили, что служит опорой духовного и гражданского сана, то я ответил бы: во-первых, училища, во-вторых, училища и, в-третьих, училища».

Наконец, с психологической точки зрения интересен тот факт, что сам Никон, очевидно, довольно быстро охладел к своим реформам – книги, издававшиеся при нем в 1658–1666 гг. в Воскресенском Новоиерусалимском монастыре, напечатаны по-старому, без исправлений. Своему бывшему единомышленнику Неронову он разрешил в 1657 г. служить по старым служебникам – со словами «обои-де добры – все равно, по которым хощеш, по тем и служи».

Тем не менее церковные соборы 1656 и 1666–1667 гг. отлучили противников реформ от церкви и прокляли их «как еретиков и непокорников». Эти решения закрепили раскол русской церкви на никонианскую, признаваемую государством собственно церковью, и старообрядческую, объявленную после анафематствования еретической. С этого времени движение раскола стало набирать силу. В «воззваниях» 1667–1668 гг. патриарх Иоасаф называл в числе поборников «старой веры» и служилых людей, и «ленящихся работати» крепостных крестьян, и монахов, и «белых» священников; по его словам, это было «всенародное множество». У раскольников появились свои вожди: дьякон Федор, инок Епифаний, священники Лазарь и Аввакум.

Аввакум (Петров) – протопоп, писатель, один из вождей старообрядчества (1620 или 1621–1682). Родился в семье сельского священника Нижегородского уезда. В 21 год стал дьяконом, в 23 был рукоположен во священника. С начала служения вступил в конфликт с окружением и за крайнюю строгость в церковных делах неоднократно изгонялся как властями, так и недовольной «бременами неудобоносимыми» паствой. Оказавшись во время одного из таких изгнаний в Москве, примкнул к кружку «ревнителей благочестия» и повел яростную борьбу против упадка нравов и нестроений церковной жизни – с позиций крайнего максимализма и традиционализма. Аввакум сознавал себя пророком, призванным обличать и наставлять, бороться со злоупотреблениями церкви и государства, проповедовать и окормлять своих многочисленных духовных чад, которых «по се время сот с пять или шесть будет». «Не почивая, я, грешный, прилежа во церквах, и в домех, и на распутиях, по градом и селам, и во царствующем граде, и во стране Сибирской проповедуя». Церковную реформу Алексея Михайловича и Никона Аввакум не принял, попытки царя и иерархии привлечь его на свою сторону оказались безуспешными. Его ссылали, бросали в тюрьмы, разлучали с семьей, но он остался непреклонен. По духу и темпераменту он был борцом, полемистом, обличителем. На церковном соборе 1666–1667 гг. был лишен сана и заточен в Пустозерский острог (в устье реки Печоры) вместе со своими единомышленниками Федором, Епифанием и Лазарем. Именно там Аввакум на 49-м году жизни становится писателем и продолжает борьбу, создавая в нечеловеческих условиях 15-летнего содержания в земляной яме многочисленные послания, проповеди, библейские толкования и знаменитую, не имеющую аналогов в древнерусской литературе автобиографию – «Житие протопопа Аввакума, им самим написанное». В нем Аввакум рассказывает потрясающим по силе и новаторским по художественным средствам слогом о своем мученическом, по примеру древних пророков и первохристиан, исповедании истинной веры, обличает «никоновские новины». Несмотря на строгие условия содержания, сочинения Аввакума расходились буквально по всей России. В 1682 году Аввакум и его соузники по приказу царя Федора Алексеевича были казнены (заживо сожжены) «за великие на царский дом хулы». Пустозерские мученики были канонизированы старообрядцами на соборе 1916 г.

Вожди раскола призывали уходить от гонителей и совершать церковные таинства самим, а попов-никониан обманывать. Староверческое движение стало первым в России массовым проявлением гражданского неповиновения; оно обеспечивало крестьянам организационные связи, необходимые для всех форм его борьбы. Раскольничьи скиты служили укрытием для беглых и исходной базой для повстанческих выступлений, а борьба за «старую веру» – идейным обоснованием социального протеста. Раскол стал своеобразной альтернативой московскому самодержавию и никонианской церкви, но обращен он был не в будущее, а в прошлое. Фанатичную верность традиции как условие спасения души зафиксировали знаменитые слова Аввакума, его кредо: «Держу до смерти, яко же приях; не прелагаю предел вечных, до нас положено: лежи оно так во веки веком!»[7]

Никоновскую реформу Аввакум и его последователи воспринимали как «блудню еретическую» (показывая тем самым, что не умеют отличить догматы, на которые покушались реальные еретики, от обрядов, реформированных никонианами). Для них церковная «справа» – это крушение богоустановленного порядка: «Никон начал правоверие казнити, оттоле все зло постигает нас и доныне». Поэтому и разинщина, и «чумной мор» 1654–1655 гг., и войны с Речью Посполитой и Швецией были для них общественными проявлениями нарушения установленного Богом порядка. Аввакум в прошлом Руси видел «райский сад», верил в неизбежное в будущем восстание против никониан накануне Страшного суда и мечтал: «Даст Бог, преже суда тово Христова, взявше Никона, разобью ему рыло. Блядин сын, собака, смутил нашу землю. Да и глаза те ему выколупаю, да и ткну его взашей: ну во тьму пойди, не подобает тебе явиться Христу моему свету. А царя Алексея велю Христу на суде поставить. Того мне надобно шелепами медяными [то есть медными прутьями] попарить». «Огнепальный» протопоп был убежден, что на Страшном суде он сможет приказывать Иисусу Христу…

Вожди раскола предвещали приход Антихриста, конец света в 1666 г. и грядущее царство небесное, где не будет различия между рабами