того, как его наказали, ему стало гораздо хуже. Он не мог нормально видеть, а его все равно заставляли вставать и побираться на улице… и в конце концов, — сказала Шейла, ее волнение усиливалось, — Брайан кричал и стонал. Он не мог встать с кровати. Его отнесли в храм. Он умер на полу храма. Я была с ним. Он молчал целый день, а потом умер. Весь одеревенел на полу храма. Я проснулась рядом с ним и поняла, что он мертв. Его глаза были открыты…

Старушка начала плакать. Робин, которой было отчаянно жаль ее, оглядела комнату в поисках салфетки.

— Опухоль, — рыдала Шейла. — Вот что у него было. Они вскрыли его, чтобы узнать, что это было. Опухоль.

Она вытерла нос тыльной стороной ладони.

— Позвольте мне… — сказала Робин, вставая и выходя из комнаты. В маленькой ванной рядом с коридором, где стояли старая розовая раковина и ванна, она оттянула кусок туалетной бумаги и поспешила обратно в гостиную, чтобы передать его Шейле.

— Спасибо, — сказала Шейла, вытирая глаза и сморкаясь, пока Робин снова садилась на диван.

— Это тогда вы ушли навсегда, Шейла? — спросила Робин. — После смерти Брайана?

Шейла кивнула, слезы все еще текли из-под бифокальных очков.

— И они угрожали мне, пытаясь помешать мне уйти. Они сказали, что я плохой человек, и всем расскажут, что я была жестокой с Брайаном, и сказали, что знают, что я брала деньги, и видели, как я обижала животных на ферме… Я никогда не обижала животных, я никогда этого не делала… Злые, — сказала она, всхлипывая. — Злые они. Я думала, он такой хороший, Джонатан. Он сказал мне: «Брайану стало лучше, Шейла, но он еще не был чистым духом, и поэтому он умер. Ты помешала ему стать чистым духом, кричала на него и была плохой женой». Ему было ничуть не лучше, — сказала Шейла, снова всхлипывая. — Ничуть. Он плохо видел и не мог нормально ходить, с ним делали ужасные вещи, а потом кричали на него, потому что он не собрал достаточно денег на улице.

— Мне очень жаль, Шейла, — тихо сказала Робин. — Правда. Мне очень жаль.

Тишину разорвало громкое мяуканье. Кот Смоки появился снова.

— Он хочет есть, — сказала Шейла со слезами на глазах. — Еще не время, — сказала она коту. — У меня будут проблемы с соседкой, если я покормлю тебя.

Шейла выглядела утомленной. Робин, которая не хотела оставлять ее в таком состоянии, осторожно перевела разговор на кошек и их склонность к бродяжничеству. Примерно через десять минут Шейла обрела достаточно самообладания, чтобы поговорить о своей собственной кошке, которую сбили на улице, но Робин видела, что Шейла все еще очень расстроена, и чувствовала, что было бы жестоко давить на нее дальнейшими расспросами.

— Спасибо, что поговорили со мной, Шейла, — сказала она наконец. — Последний вопрос. Вы знаете, когда Шерри Гиттинс покинула ферму Чапмена? И где она сейчас?

— Она ушла вскоре после смерти Брайана. Я не знаю, куда она ушла. Это ее вина, что все это произошло! — сказала она с новой вспышкой гнева. — Это она была во всем виновата!

— Могу ли я что-нибудь сделать для вас перед уходом? — Робин убрала блокнот в сумку. — Может, позвонить соседке? Возможно, было бы неплохо, если бы кто-то сейчас составил вам компанию.

— Вы собираетесь остановить их? — со слезами на глазах спросила Шейла, игнорируя предложение Робин.

— Мы постараемся, — ответила Робин.

— Вы должны остановить их, — яростно произнесла Шейла. — Мы с Брайаном были хиппи, вот и все. Хиппи. Мы никогда не знали, во что это все выльется.

 

 

 

17

 

Для юношеской глупости самое безнадежное — запутаться в пустых фантазиях. Чем упорнее цепляешься за нереальные фантазии, тем более неминуемо приходит унижение.

«И цзин, или Книга перемен»

— Ты просто до хрена из нее выудила, — сказал Страйк. — Превосходная работа.

Робин, сидя в припаркованном «лендровере» и перекусывая сэндвичем с тунцом, купленным в ближайшем кафе, не смогла удержаться и позвонила Страйку после того, как рассталась с Шейлой. Его голос звучал уже менее раздраженно, чем во время их последнего разговора.

— Но это ужасно, не правда ли? — сказала она. — Никто не оказал ее бедному мужу медицинской помощи.

— Да, ужасно. Проблема в том, что он сам решил отказаться ехать в больницу. Поэтому было бы трудно выдвинуть обвинение в совершении уголовного преступления. Это не то же самое, что случай с Маргарет Кэткарт-Брайс, которая настойчиво просила врача.

— Предположительно просила, — вставила Робин. — У нас нет этому подтверждений.

— Да, в том-то и проблема, — сказал Страйк, который в данный момент стоял на улице перед многоквартирным домом братьев Фрэнков. — Нам нужно что-то по-настоящему противозаконное, и чтобы было много готовых выступить в суде и дать показания свидетелей, и это, как я начинаю думать, определенно будет трудной задачей.

— Знаю, — ответила Робин. — Не могу представить, чтобы спустя столько лет рассказам Шейлы об избиениях и наказаниях кнутом поверили бы без каких-либо подкреплений. Но я займусь поисками Пола Дрейпера и Джордана Рини.

— Отлично, — сказал Страйк. — Если повезет, они смогут подтвердить информацию о самоистязаниях и насилии в отношении других… О, вот и он.

— Кто?

— Один из Фрэнков. Не могу отличить одного от другого.

— Фрэнк Первый немного косоглазит, а Фрэнк Второй лысеет.

— Значит, это Второй, — сказал Страйк, наблюдая за мужчиной. — Надеюсь, он направляется в центральную часть Лондона, иначе придется попросить Дэва сменить меня пораньше. В шесть я встречаюсь с другом наследницы недвижимости Флоры Брюстер из Фэйсбука. Он позвонил мне вчера вечером.

— О, прекрасно. Где ты с ним встречаешься?

— Паб «Гренадер» в Белгравии, — сказал Страйк, выдвигаясь вслед за Фрэнком, который направлялся на вокзал. — Генри его выбрал. Очевидно, неподалеку от места его работы. Еще он утверждает, что у нас есть общий друг.

— Видимо, клиент, — предположила Робин. Число очень богатых лондонцев, обратившихся в агентство за помощью, из года в год неуклонно росло, а недавно они выполнили заказ для пары миллиардеров.

— Так это все, о чем рассказала Шейла? — спросил Страйк.

— Э-э... думаю, да, — сказала Робин. — Я перепечатаю свои заметки и отправлю их тебе на электронную почту.

— Отлично. Ну, мне пора, мы подходим к поезду. Доброго пути.

— Хорошо, пока, — сказала Робин и повесила