как ее бывший муж считал себя вправе диктовать границы ее профессиональных обязательств, но сравнение было неизбежным, учитывая, что Мёрфи, похоже, думал, что это Страйк заставил Робин пойти на это сложное задание, а она не была достаточно настойчива, чтобы отказаться.

— Мне очень хочется это сделать, — сказала Робин сердитым шепотом, потому что бар был переполнен. Им надо было выйти уже двадцать минут назад, чтобы успеть в кино, но они даже не заметили этого. — Я вызвалась добровольно, потому что знаю, что лучше всех подхожу для этой работы, и, к твоему сведению, Страйк активно пытался отговорить меня от нее.

— Почему?

— Потому что это может затянуться, — сказала Робин, умолчав об истинной причине.

— И он будет скучать по тебе, ты это хочешь сказать?

— Знаешь что, Райан? Иди к черту.

Не обращая внимания на любопытные взгляды группы девушек, стоящих неподалеку и бросавших косые взгляды на красавчика Мёрфи, Робин надела пальто.

— Я иду домой. Мне нужно вставать рано на рассвете, чтобы поехать в Ковентри.

— Робин…

Но она уже направилась к двери.

Мёрфи догнал ее через сотню метров. Его многословные извинения были произнесены вблизи мемориального фонтана Шафтсбери с купидоном, где ее бывший муж сделал предложение, что никак не развеяло ощущение дежавю у Робин. Однако, поскольку Мёрфи галантно взял всю вину на себя, Робин почувствовала, что у нее нет другого выбора, кроме как сдаться. Учитывая, что уже половина «Да здравствует Цезарь!»32 прошла, вместо кино они пошли перекусить в недорогую итальянскую забегаловку и расстались, по крайней мере на первый взгляд, на доброй ноте.

Тем не менее, Робин была не в духе, когда на следующее утро она отправилась на север на своем старом «лендровере». Ей опять пришлось столкнуться с трудностями при попытке совместить нормальную личную жизнь и выбранную ею профессию. Она думала, что с Райаном будет проще, учитывая его род деятельности, но вот она снова в той же ситуации: оправдывается за то, что должна выполнить свои обязанности, при том, что свои он бы исполнял не задумываясь.

Ее путешествие по М1 протекало гладко, без происшествий, и поэтому почти ничего не отвлекало ее от неприятных размышлений. Однако, когда она подъехала к заправочной станции Ньюпорт-Пагнелл, где планировала сделать остановку и выпить кофе, позвонила Илса. «Лендровер» не был оснащен беспроводной связью, поэтому Робин перезвонила ей, только когда доехала до Старбакса.

— Привет, — сказала Робин, стараясь казаться более веселой, чем она была на самом деле, — как дела?

— Нормально, — ответила Илса. — Просто хотела узнать, вдруг Корм тебе что-то сказал.

— Насчет Бижу? — спросила Робин, которая не удосужилась притвориться, что не понимает, о чем говорит Илса. — Если не считать обвинений меня в том, что я разговаривала с тобой за его спиной, ничего.

— О боже, — простонала Илса. — Мне жаль. Я всего лишь пыталась его предупредить…

— Я знаю, — вздохнула Робин, — но ты же знаешь, какой он.

— Ник говорит, что мне следует извиниться, и это, черт возьми, милая мужская солидарность со стороны моего мужа, должна сказать. Я хотела бы увидеть лицо Ника, если Бижу намеренно забеременеет. Полагаю, ты не знаешь…?

— Илса, — сказала Робин, перебивая подругу, —  если ты собираешься спросить меня, расспрашиваю ли я Страйка о том, как он предохраняется…

— Ты понимаешь, что она рассказала мне — между прочим, но так, что еще пять человек ненароком ее услышали, — что, когда у нее был роман с одним женатым адвокатом, она достала из мусорного ведра использованный презерватив и ввела себе его содержимое?

— Господи, — сказала Робин, пораженная и очень пожалевшая о том, что стала обладательницей этой информации, — ну, я… я полагаю, что Страйк начеку?

— Я пытаюсь быть хорошим другом, — объясняла Илса разочарованно. — Каким бы придурком он ни был, я не хочу, чтобы он платил алименты чертовой Бижу Уоткинс в течение следующих восемнадцати лет. Из нее вышла бы кошмарная мать, почти такая же плохая, как Шарлотта Кэмпбелл.

К тому времени, когда Робин вернулась в «лендровер», она чувствовала себя еще более несчастной, чем когда-либо, и потребовалось немалое усилие воли, чтобы снова сосредоточить свое внимание на предстоящей работе.

Она подъехала к дому Шейлы Кеннетт без пяти двенадцать. Закрывая «лендровер», Робин вспомнила слова Кевина Пёрбрайта о том, что члены церкви отдают все свои деньги в ВГЦ, и задалась вопросом, как Шейле удавалось позволить себе даже такое маленькое бунгало, каким бы убогим оно ни выглядело.

Позвонив в дверь, она услышала быстрые шаги, что удивило ее, учитывая, что Шейле Кеннетт было восемьдесят пять лет.

Дверь открылась, и появилась крошечная старушка, чьи редеющие седые волосы были собраны в пучок. Ее темные глаза, в обеих радужках которых виднелась выраженная роговичная дуга, казались просто огромными за парой мощных бифокальных очков. Слегка сутулая Шейла была одета в свободное красное платье, темно-синие войлочные тапочки, кроме того, на ней были огромный слуховой аппарат, потускневшее золотое обручальное кольцо и серебряный крест на шее.

— Здравствуйте, — сказала Робин, улыбаясь ей. — Мы говорили по телефону. Я Робин Эллакотт…

— Частный детектив, да? — спросила Шейла слегка надтреснутым голосом.

— Да, — Робин протянула свои водительские права. — Это я.

Шейла несколько секунд моргала, глядя на права, а затем сказала:

— Все в порядке. Заходи, — и отошла в сторону, пропуская Робин в коридор, устланный темно-коричневым ковром. В доме немного пахло затхлостью.

— Сюда, — сказала Шейла, указывая Робин на гостиную. — Хочешь чаю?

— Спасибо. Я могу помочь? — спросила Робин, наблюдая за хрупкой на вид Шейлой, направляющейся шаркающей походкой на кухню. Шейла не ответила. Робин надеялась, что ее слуховой аппарат включен.

Отслоившиеся обои и редкая потертая мебель говорили о бедности. Зеленый диван стоял под прямым углом к креслу с обивкой из выцветшей клетчатой ткани и с такой же подставкой для ног. Древний видеоплеер находился под таким же древним телевизором, напечатанные крупным шрифтом книги виднелись в шатком книжном шкафу. Единственная фотография в комнате на полке книжного шкафа запечатлела свадьбу в стиле 1960-х годов. Шейла и ее муж Брайан, чье имя Робин знала из отчетов переписи населения, были сфотографированы стоящими возле зала регистрации браков. Шейла в юности была очень хорошенькой: темные волосы собраны в пучок, ее свадебное платье с пышной юбкой спускалось чуть ниже колен. Фотографии придавал трогательность слегка бестолковый вид Брайана, который улыбался, словно не веря своему счастью.

Что-то коснулось лодыжки Робин: серый кот только что вошел в комнату и уставился на нее своими ясными зелеными глазами. Когда Робин наклонилась, чтобы пощекотать его за ушами, Шейла вновь