мне явно светят. Я прикрываюсь руками от первого удара, из-за которого меня будто током бьёт. Я чувствую, как завывают кости под кожей от встречи с железом. «Лишь бы не зарядил по голове», — последнее, что проносится в моём сознании, когда этот уёбок целится прям туда. Я слышу свист правым ухом. Замечаю биту краем глаза.

А дальше ничего хорошего.

***

Когда я открываю глаза, потолок больше не шатается. Но всё какое-то мутное. А ещё нос мне щекочет ебучая трубочка, от которой я хочу избавиться, но не могу. Тело будто окаменело. Но я предпринимаю попытку и пробую сесть, хотя мне это даётся с трудом.

Выдрав кое-как руку из невидимого плена некой силы, я касаюсь носа и выдёргиваю трубку. Сразу что-то начинает мучительно пищать под боком. Я нахожу то, что издаёт звук, чтобы добануть коробку кулаком. И тут осознаю, так и не ударив. Мои руки… нет, вы не понимаете. Мои руки — это мои руки, те, с которыми я родился и вырос.

Я разглядываю свою ладонь и резко встаю, едва удержавшись на ногах. Делаю три каких-то неебически тяжёлых шага к окну и отдёргиваю занавеску. Меня ослепляет дневным светом солнца.

— Ты какого хера встал?! — бабский крик раздаётся за моей спиной.

Поморгав, я медленно открываю сперва один, а затем и другой глаз. На улице за старым псом бегает шпана с палками, какие-то мужики точат лясы у ларька, из приоткрытой двери жигуля бомбила отсчитывает купюры своей крыше. Знакомые, сука, места. Я снова в Муторае?

— Да ёбаный ты в рот, — выдернув из моей руки занавеску, тётка задёргивает окно и толкает меня обратно на кровать. Я перевожу на неё взгляд и понимаю, что это местная медсестра. — Какого хуя трубки выдернул? Помереть хочешь?! Во дурак! Ща как добавлю по башке, — она грозит мне пальцем.

— Тёть, — говорю я, — мы где?

— Да в пизде, — отвечает та, и пару брызг из её рта прилетают в мой ебальник. — Муторай. Забыл, что ли? Бля, — она сокрушается, — только не говори, что память отшибло? Галя! Галюсь, иди сюда, тут этот… пацан очухался! Надо бы его проверить!

— Мне нужен мобильник, — одним движением руки я снова снимаю трубки, над которыми так долго пыхтела эта пышная особа. Она кладёт руку мне на плечо, пытаясь остудить, а я всё равно встаю, вытягиваясь во весь рост. Господи, какое это неебическое блаженство, смотреть на кого-то сверху-вниз.

— Галюсь! Галя! Сиди ты, блин, чё как ошпаренный? — тётка попыталась уложить меня обратно, но я не даю.

— Мне нужно срочно позвонить… — медленно я начинаю осознавать всё то, из чего меня выдернули. — Лера там. А если она очнётся и увидит его? А он там с битой… — сперва я шепчу, — дайте мне телефон! — А затем кричу и отодвигаю женщину в сторону, намереваясь покинуть палату. — Дайте мне телефон! Дайте! Это срочно!

— Га-аль!

Ноги ватные, будто я весь день проторчал в качалке. Но добраться до другого края кровати всё-таки умудряюсь, по пути уронив всё, что можно. Только вот далеко уйти мне не даёт Галя, которую так отчаянно зовут, и её дружки-санитары.

— Мне срочно нужен телефон, — я пытаюсь достучаться до их совести. — Умоляю! Там человека могут убить!

— Тихо, тихо, — приговаривает санитар, толкая и скручивая мне руку. — Телефон, ага. Всё будет, пацан, не кипишуй, — он говорит это, — всё ништяк, — и засаживает мне в жопу иглу. Пару движений баяном и ягодица горит огнём, но я продолжаю бормотать:

— Мне нужен телефон … Лера… Лера…

Глава 16. Пробуждение

Надоело. На сей раз, открыв глаза, я ещё минуту лежу и тупо пялюсь в потолок. Надоело, что все, кому не лень, пытаются отправить меня на тот свет.

Затем я всё-таки начинаю двигаться, и в палату слетаются всякие врачи и медсёстры, которых очень парит моё состояние. Они задают разного рода вопросы, на которые я киваю без особого энтузиазма.

— Очнулся?

Киваю.

— Знаешь, кто ты?

Киваю.

— Тебя зовут Валера?

Киваю.

Этого оказывается достаточно, чтобы они расслабили булки.

Они ненадолго отваливают, чем я беззастенчиво пользуюсь, встаю и нахожу зеркало. Честно говоря, я себя ваще не узнаю. Бритая башка с повязкой, здоровые синяки под глазами и, очевидно, пару упущенных килограмм металлических мышц. Жалко смотреть.

Когда очередная врачиха заходит в палату, я спрашиваю:

— Сколько я спал?

— Ты какого хуя не в кровати?!

— Так сколько? — повторяю не оборачиваясь.

— Больше месяца, — наконец-то отвечает.

Я делаю глубокий вдох, снова заглядываю в зеркало и обещаю себе кое-что. Я не оставлю Леру там.

После этого двигаю к койке, лишь бы медсестра не орала. И начинается какой-то ёбанный цирк.

Врачи вереницей заходят в мою палату, качают головой, а затем уходят. И длиться это представление может целый день, зная местную медицину. Но у меня нет столько времени. Каждая минута на счету. Я пытаюсь вразумить приходящих, донести до них свою проблему. Но все только равнодушно разводят руками. Не положен, мол, больному телефон. Особенно такому больному, которого ёбнули арматурой по башке.

— Как самочувствие? — первый проблеск надежды. Он входит в палату расслабленно. По походняку я сразу понимаю, что он наш, Мутораевский. Тот самый док, о котором распускают сплетни, типа он мутит мутные дела в своей хате. Тот самый док, задок чей тачки я видел в последний раз.

— Док... — вздыхаю я, будто мы какие-то приятели.

— Тихо, лежи, не вставай, — настаивает мужик, подходя к моей кровати. — Ты же знаешь, как сюда попал?

— Ага, — я киваю, — типа.

— Так вот, я тебя в грязи нашёл, когда уже обратно шёл. Пришлось расстроить жену и вернуться в больницу, так как пульса у тебя почти не было. Я вообще тогда подумал, что ты жмурик. А вон, гляди, полон сил, здоровяк! — Он хлопает меня по плечу, как мой батя. Как мой батя когда-то очень давно...

— Док, — я пытаюсь акцентировать его внимание на своей проблеме, — мне очень нужна ваша помощь.

Он кивает башкой вместо ответа, типа позволяя мне продолжить.

— Мне нужно свалить отсюда, — я перехожу на шёпот, —