- Это понятно, - поразмыслив, сказал Еремеев. - Мы ждем возвращения на Землю. Зачем нам что-то другое?

Истомин усмехнулся.

- Если бы все обещанное исполнялось... - пробормотал он.

Еремееву сделалось вдруг очень жалко Истомина: он не столько понял, сколько почувствовал, что у этого человека тоже отняли что-то очень большое, главное. И женщина, наверное, тоже предала его. Он сказал, желая помочь тем единственным, что было в его власти:

- Хотите тренироваться вдвоем? Это увлекает. А я вам покажу кое-какие приемы - не пожалеете.

Истомин взглянул на него, отвлекаясь от своих мыслей.

- И на Земле я смогу играть с мастерами? - спросил он, улыбаясь.

- Там вы не станете, - сказал Еремеев. - Так сыграем?

Писатель коснулся его руки, словно утешая.

- Я вас не обведу и не выиграю, а если вы станете применяться ко мне, уступать - какой толк? Нет... Футбол - это для людей, обладающих моральным равновесием.

Еремеев сумрачно кивнул.

- Погодите, - сказал Истомин. - А почему именно мы?

- Что?

- А если не мы? Не люди? Помнится, я слышал, что у нас в трюмах - сложные механизмы. Может быть, среди них окажутся антропоиды?

- Роботы?

- Человекоподобные, биомеханические. Они могут делать, что угодно - наверное, и в футбол играть. Найдите их, обучите. Хоть не люди, а все же...

- Да, конечно, - вяло согласился Еремеев.

Они посидели молча, думая каждый о своем.

- Пойду, - сказал затем Истомин, вставая.

- Эх, черт, - проговорил Еремеев. - Если мы не попадем на Землю - не знаю, до чего я дойду. Иногда хочется все изломать в щепки. Жить-то как?

- Как жить, - сказал Истомин, - этого я не знаю.

Он медленно пошел к выходу. Валентин проводил его взглядом, потом нащупал свой пульс; он не забывал о контроле. Пульс вошел в норму. Однако работать Еремееву расхотелось, и ноги, казалось, отяжелели и не поднимались.

Он даже не стал собирать мячи. Вышел из зала и пошел бродить по кораблю, в котором где-то были роботы.

Чего-то не хватало.

В каюте расхаживать было тесновато - при его-то росте, и Карачаров теперь мерил шагами салон. Там, конечно, сидел Петров, дымивший, как небольшой вулкан, а поодаль - Инна Перлинская, осунувшаяся, молчаливая. Какая-то штучка - амулет, что ли - висела на шее актрисы на длинной цепочке, и Перлинская то играла этой цацкой, то замирала, устремив на нее глаза, и даже чуть покачивалась, точно в трансе. Карачаров сердито расхаживал до тех пор, пока Петров не пробормотал:

- И днем и ночью кот ученый...

Физик фыркнул, но не обиделся, а подошел к старику.

- А сигареты вы тоже синтезируете?

- Нет. Но пока еще у меня есть. Я человек запасливый.

- Дайте мне, - неожиданно попросил физик.

Он неумело закурил, закашлялся. Легче ему от этого не стало, только слегка закружилась голова. Нет, не этого ему не хватало. Он пересек салон и уселся рядом с актрисой. Она улыбнулась - профессионально и вместе с тем смущенно, и спрятала амулет в кулаке.

- Можно подумать, вы что-то потеряли, - сказал физик.

Актриса не ответила - она мгновение смотрела на Карачарова, и в глазах ее была тоска. Потом опустила неестественно длинные ресницы.

- Да, - сказал Карачаров растерянно. - Ну, ничего, ничего.

Что "ничего", он и сам не знал. Люди ждали. А что он мог сказать другое?

- Что это у вас? Талисман?

Актриса медленно разжала пальцы. На цепочке висела вовсе неожиданная вещь; ключ. Маленький, плоский.

- Ключ от сердца? - неловко пошутил физик.

Инна покачала головой.

- Нет... к моему сердцу ключ простой. А чаще всего оно было не заперто.

Она сказала это серьезно, и от такой откровенности Карачарову стало неприятно, хотя он и сам вроде бы всегда стремился говорить прямо.

- Угу, - сказал он. - Тогда от чего же?

- От дома.

- Там, на Земле?

- Да. Дома нет, а ключ остался... - Она слабо усмехнулась. - Я вдруг спохватилась, что у меня ничего не сохранилось оттуда... от той жизни. Раз поездка - значит, новый гардероб, все новое: не таскать же с собой тряпки. И вот оказалось - все набрано на планетах: на Селии, Анторе... А с Земли - только вот этот ключ. Даже сумочку старую выбросила со всякой мелочью. Перед самым отлетом. Думала, возвращаюсь домой.

Она покрутила ключик и выпустила его, и он сверкнул, как золотая рыбка, пойманная на тонкую цепочку.

- Ну, почему же так грустно, - бодро сказал Карачаров. Вы еще вернетесь к себе...

- Я верю, - живо откликнулась она. - Иначе... - Инна помолчала, потом сказала по-прежнему грустно: - Только вернусь я не к себе.

- Понимаю...

- Нет, вряд ли. Жизненный опыт ценят почему-то в мужчинах, в женщинах - не очень... Я не это имела в виду. Кто-то живет в моем доме, и все, что оставалось там, уже перекочевало, наверное, в утилизаторы. Все, что имело значение только для меня: мелочи, вещи, дорогие по воспоминаниям... Впрочем, зачем я это? Ни к чему.

Она резко встала, ухватила цепочку, лихо завертела ключик, задрала подбородок - вошла в образ бодрой. женщины, которой нестрашны никакие опасности: ни возраст, ни одиночество, ни дожитие своего века где-то, вдали от всего... Инна шагнула было в сторону, но вернулась и наклонилась к физику, который, конечно, опять забыл подняться, когда встала женщина:

- Я вам верю, все мы верим. Без этого нам не выдержать. Только нельзя ждать слишком долго. - Она доверительно улыбнулась. - Постарайтесь побыстрее.

Карачаров не хотел откровенничать, но как-то само по себе получилось, что он развел руками и сказал:

- Да вот что-то не очень вяжется...

Она наклонилась еще ближе; он даже ощутил запах духов:

- Вам не хватает знаете, чего? Женщины. Чтобы поплакать, чтобы