Амон помолчал и добавил:

– Думаю, он не может вернуться.

Гадес не слышал о том, чтобы бог не мог вернуться в тело, но и понятия не имел, на что способна Геката. Особенно если ей помогала Тиамат, хотя бы советом. Объединение богов разных пантеонов не сулило ничего хорошего для их противников.

– А что Дуат? – спросил Гадес.

– Всё нормально. Но тебе лучше поговорить об этом с Гором.

Амон оставался спокойным и непоколебимым. Уверенное солнце, которое светит надо всеми и вселяет спокойствие одним своим видом: пока оно на небе, есть что-то чёткое и непреложное.

Гадес видел, как таким становился Зевс. С того слетала самоуверенность и наглость, лоск превращался в твёрдость, когда это требовалось пантеону – потому что он оставался его главой.

Как и Амон сейчас.

Но его пальцы сильнее стискивали чашку, как что-то чёткое и осязаемое для потерявшего ориентир Амона.

– А что Сет? – спросил Гадес.

– Пьёт, – лаконично ответил Амон.

Он прикрыл уставшие покрасневшие глаза, или слишком устал сам Амон. Рядом засуетилась Персефона:

– Так, давайте я что-нибудь приготовлю поесть. Амон, ты обедал?

– Я… не очень хорошо справляюсь с холодильником и плитой.

– Тогда посмотрим, что есть в холодильнике… мда, думаю, стоит заказать еды. Ты в курсе, где это лучше сделать?

Она выразительно посмотрела на Гадеса, и тот вышел с кухни. Краем глаза заметил, как Персефона хотела мягко забрать чашку из рук Амона, но он придвинул её ближе к себе.

Гадес помедлил. Он хотел пойти сразу к Сету, но решил проверить комнату Анубиса. Мёртвые тела богов на Гадеса навевали тоску и безысходность, в отличие от трупов людей, которые напоминали о том, что души их теперь в одном из загробных царств.

Люди могли выбирать, где провести посмертие. У богов выбора не оставалось.

В изголовье кровати Анубиса стояли неоновые лампы: две вертикальные трубки по сторонам, они наполняли комнату ярким, но каким-то призрачным светом. Хотя Гадесу нравилось, чем-то напоминало Подземный мир с его фиолетовыми искрами.

Уютная пещерка с кроватью по центру.

Люди менялись после смерти, Гадес видел это много раз. Лица становились восковыми, слепки с себя настоящих, неуловимо изменённые в деталях. Боги же выглядели так, будто уснули.

Таким казался и Анубис. Застывшее выражение лица, на котором поблёскивали капли пирсинга. Одеяло на груди не поднималось от дыхания, веки не подрагивали от снов и сквозило что-то ещё неуловимое – отсутствие умиротворения.

Смерть. Хотя Гадес считал, что вернее было бы называть временной смертью. Или комой, как у людей. Потому что тела богов не разлагались, мозг не умирал, они всего лишь ожидали, когда вернётся божественная сущность и снова запустит процессы.

На кровати виднелись тени – псы Сета. Один из них поднял морду, глянув на вошедшего, но молчал. Как и Гор, сидевший рядом в кресле. Он забрался в него с ногами и выглядел как едва проснувшийся. Или не спавший.

– Что с Дуатом? – негромко спросил Гадес.

Гор потёр глаза:

– Не уверен, что смог бы что-то предотвратить… но я бы почувствовал, если что-то произошло. Геката не трогала Дуат. Или не смогла. Я туда постоянно перемещаюсь, чтобы проверить. Если с Дуатом что-то случится, Инпу мне голову оторвёт, когда вернётся.

Гадес кивнул:

– А мертвецы?

– Инпу держит их и пропускает. Даже сейчас. Его божественная сущность держит мертвецов.

Гадес подозревал, поэтому Геката и не хотела убивать Анубиса как бога. Иначе границы бы рухнули, а Дуат хлынул к живым.

– Дуат ощущается странно, – нахмурился Гор. – Я могу туда попадать, без проблем, но он… не знаю, замер и ждёт воробушка. Или защищает его.

– Где Сет?

– У себя.

Сет нашёлся в спальне. На столике рядом с кроватью лежал планшет, ещё не погасший, и початая бутылка какой-то мутной жидкости. С другой стороны от Сета на кровати устроилась Нефтида, и он бережно её обнимал. Она вряд ли спала, но лежала, закрыв глаза, и её тёмные волосы разметались по его груди.

Гадес подошёл к столику и под взглядом Сета взял бутылку. Ни стаканов, ни чего-то подобного не обнаружилось, так что Гадес хлебнул из горла. Алкоголь драл горло и обжигал нутро, на глазах едва ли не наворачивались слёзы. Оставалось гадать, из чего сделана настолько ядрёная штука и откуда она у Сета.

Он вряд ли в эти дни ходил на работу. Он всегда ожидал возвращения Анубиса, как бы глупо тот ни умирал, как бы быстро ни возвращался, Сет терпеливо ожидал этого момента.

В этот раз тем более. Но Сет казался поразительно спокойным. И трезвым.

– Ты знаешь, что бедуин возвращается в пустыню после смерти? – спросил Сет. – Не важно, жил он в палатке или стал шейхом с виллой. После смерти его тело отдают пустыне, закапывают в обычную яму без памятников и надгробий. Они приходят из пустыни и уходят обратно в пустыню. Мне нравится этот обычай. Инпу тоже. Жаль, после настоящей смерти богов не остаётся тел. Но даже для временной квартиры – это… неправильно.

– Прекрати, Сет. Надо подождать.

– Он не может вернуться. И я не могу его вернуть. У тебя есть идеи, что с этим делать?

Гадес покачал головой. Он не представлял и надеялся, что они драматизируют. Пусть нужно больше времени, но Геката не стала бы делать ничего необратимого.

– Я видел смерти тела, Аид. Я даже тебя убивал несколько раз собственными руками, когда возникала необходимость. Но здесь… иначе. По-другому. Яд с расчётом, чтобы он мучился. Удар исподтишка, грязный, не напрямую. Не сойтись в честном бою, не защититься. Я его не защитил.

Гадес молча протянул Сету бутылку, и тот взял её, хотя пить не стал. Он казался спокойным, но это было спокойствие выжженной земли, сквозь трещины которой видна бурлящая магма.

– Ему было больно, Аид. Очень больно. А я мог только смотреть.

За окном раскатисто прогрохотало, и Гадес подумал, интересно, может ли Сет вызвать бурю? Он не видел этого в таком прямом смысле… что не значило, что это не в силах Сета.

Гадес поднял бутылку, намереваясь отпить, когда раздался звонок в дверь.

– Ты кого-то ждёшь? – нахмурился Гадес.

Сет качнул головой. Нефтида рядом встрепенулась, Сет встал одним гибким движением, как пума, готовая ко всему. Он пружинисто шёл к двери, а Гадес за ним, так что отлично увидел, кто на пороге.

Геката стояла в тёмном плаще, с волосами, заплетёнными в хитрые