так что за пару часов все переехали и тут со стороны фронта показался эшелон. Паровоз лишь слегка, самую малость подпрыгнул, когда проезжал нашу доморощенную переправу, но сходить с рельсов и не подумал.

Пустить поезд под откос просто положив на рельсы железный прут не получится, да и брёвна колёса паровоза легко разнесут в щепки, так что металлические скобы, которыми были скреплены между собой брёвна просто расплющит в тонкий блин. Сам я таким не занимался, но видел, что становилось с гвоздями, которые клали на рельсы.

Это оказался санитарный эшелон, благо что время у меня ещё было, а потому приказал поменять в пулемётах патроны на зажигательные, и когда поезд поравнялся с нами, все пулемёты открыли по проезжающим вагонам огонь. Я ещё специально приказал по паровозу не стрелять, мне он нужен был целым и невредимым. Огонь всегда лучше разгорается и горит при притоке свежего воздуха, вот паровоз и должен был его обеспечить. Паровозная бригада при начале обстрела лишь прибавила скорость, стараясь поскорее выйти из зоны обстрела, и это лишь раздувало пламя в начавших разгораться вагонах. Хорошо просушенное дерево вагонов загоралось моментально, а приток воздуха лишь раздувал пламя и очень скоро вдаль уезжал вовсю горевший поезд. Лишь через несколько километров паровозная бригада притормозила, что бы отцепить основательно горевший состав, после чего снова поддали и до следующей станции не останавливались. Из всего состава уцелела только паровозная бригада, все остальные, и раненые и медработники сгорели в пламени, а мы двинулись дальше.

Штаб группы армий «Юг»

Герд фон Рундштедт мрачно читал отчёт по состоянию медицинской службы его армии. За несколько последних недель потери в медицинском персонале составили почти треть. Русские казалось сорвались с цепи и целенаправленно уничтожали госпиталя и санитарные колоны. Даже ночные налёты в последнее время производились в основном исключительно на госпиталя, русские диверсанты сначала обозначали их обычными ракетами, а после подвешивали в небе осветительные. Также сильно участились случаи обстрела медицинских колон и поездов. При обстреле обычных колон, даже если вместе шли воинские части, то огонь в основном открывали именно по санитарным машинам. Подойдя к своему столу, фон Рундштедт ещё раз перечитал короткое послание на немецком подписанное гауптманом Прохороффым. Когда его солдаты в первый раз его прочитали, то только посмеялись над ним, зато вскоре стало совсем не до смеха, когда буквально на следующую ночь русские вырезали сразу три госпиталя. Затем была небольшая пауза, зато теперь сообщения поступают каждый день и если всё оставить как есть, то вскоре в его армии просто не останется медработников, как и госпиталей. Все попытки защитить госпиталя и санитарные колоны принесли мало толку, это лишь немного сократило количество нападений и всё. Наконец решившись, командующий вызвал к себе майора Райтера.

— Господин майор, у меня для вас очень важное, хотя и необычное поручение. Для начала взгляните на эти два письма.

С этими словами фон Рундштедт протянул майору оба сообщения от гауптмана Прохороффа.

— На первый взгляд это кажется глупой шуткой, но в последние несколько недель русские уничтожили большое количество госпиталей и санитарных колон. Они стали просто охотится на них в ущерб другим целям. Мы уже потеряли треть медработников, и дальше будет только хуже. Я хочу вам поручить сходить к русским парламентёром. Пора заканчивать уничтожение госпиталей, мы предложим русским взаимно не обстреливать госпиталя и санитарные колоны с поездами.

— Почему я господин генерал-фельдмаршал?

— Потому что вы майор отлично знаете русский, а кроме того и сами родились и выросли в этой дикой России. Мой помощник напишет русским официальное предложение и вы доставите его русскому командованию. От вашего успеха майор зависит множество жизней наших врачей и раненых.

— Слушаюсь господин генерал-фельдмаршал.

Чётко развернувшись, майор Райтер развернулся и вышел из кабинета командующего в приёмную, где ему спустя короткое время и вручили письмо для русского командования.

Забегали, когда жареный петух в жопу клюнул. Так подумал майор Генрих Райтер, он сам был российским немцем, его предки приехали в Россию ещё при царице Екатерине Второй и все эти годы верно служили своей новой родине. Даже во время Великой войны, как называли в Германии Первую Мировую войну, его отец, подполковник Русской Императорской Армии Карл Райтер, честно сражался за Россию, и это не смотря на то, что в Германии у него были родственники, а немецкий был его вторым родным языком. Лишь начавшаяся революция заставила его уехать вместе с семьёй из родного Царицына в Германию. Сам Генрих хорошо помнил своё детство в России, но ничего хорошего с приходом к власти большевиков его там не ждало. Потомственный военный он не мыслил себе другой жизни кроме армии, вот и пошел служить, когда достаточно повзрослел. Из-за того, что он был русским немцем и отлично знал русский язык, его взяли служить в разведку. Ему многое не нравилось на этой войне, но он понимал, что ни чего изменить не может, а потому просто не вмешивался в происходящее. Получив кроме письма командующего ещё и предписание для всех офицеров оказывать ему всеобщую поддержку, он выехал к линии фронта. В штабе дивизии, куда он прибыл, после предъявления бумаги из штаба, ему сразу выделили солдата, штабс-ефрейтора в помощники и сопроводили до линии фронта. Командир батальона лично прошел с ним в окопы, после чего штабс-ефрейтор принялся махать шестом с белым полотенцем, привлекая внимание русских.

— Товарищ старший лейтенант, там немцы похоже переговоры хотят устроить!

Запыхавшись доложил командиру роты старшему лейтенанту Казаринову сержант Христенко буквально ворвавшись в землянку ротного.

— Ну пошли посмотрим сержант, что там за переговоры хотят немцы.

Ротный вместе с сержантом вышли из землянки и не торопясь и не высовываясь, что бы не поймать привет от немецкого снайпера, прошли в окоп. Приложив к глазам бинокль, лейтенант Казаринов сам увидел, как над немецкой траншеей, на длинном шесте развивается белая тряпка, а сам шест ходит туда, сюда.

— Христенко, организуй мне быстро палку с белой тряпкой.

Сержант убежал, а спустя минут пять уже прибежал назад со стволом молоденького деревца, к которому была привязана белая нательная рубаха.

— Давай, помаши этим.

Сержант послушно стал махать палкой с привязанной к ней нательной рубахой. Немцы, увидев это, прекратили махать, зато из их окопов вылез офицер и в сопровождении солдата с шестом и белой тряпкой на нём, отправились в сторону советских позиций. Лейтенант Казаринов увидев это, тоже вылез из окопа, и позвав с собой сержанта с палкой и белой рубахой на ней, пошёл навстречу немцу. Они встретились примерно посередине нейтральной полосы, где и остановились примерно в паре метров друг от друга.

— Добрый день господин старший лейтенант. — Первым поздоровался немец на довольно приличном русском языке. — Я майор Райтер, у меня личное послание к вашему генерал-полковнику Кирпоносу от командующего группой армий Юг, генерал-фельдмаршала фон Рундштедта.

— Старший лейтенант Казаринов, давайте ваше сообщение.

— Лейтенант, вы не поняли, это личное сообщение и я должен лично передать его вашему командующему.

Казаринов ненадолго завис, обдумывая ответ немцу, наконец он сказал.

— Господин майор, я не могу решать такие вопросы, я могу только доложить об этом своему начальству.

— Сколько примерно вам потребуется на это времени?

— Не знаю, но думаю не меньше одного — двух часов.

— Хорошо, я буду ждать, как получите ответ, помахайте белым флагом и я приду, и да, на это время тут будет временное перемирие.

На этом они разошлись каждый в свою сторону. Майор Райтер приготовился ждать, а что бы это было не так скучно, то он прошел в блиндаж командира батальона, где они и просидели всё время пока не пришел ответ от русских слушая патефон и неторопливо смакуя кофе с коньяком и закусками. А вот старший лейтенант Казаринов пулей рванул к своему комбату, которому уже доложили о случившемся. Внимательно выслушав своего ротного, тот стал немедленно звонить в штаб дивизии, минуя