Я подхожу к хозяйской спальне за тяжелыми двойными дверями. Нажимаю на ручку и захожу внутрь, уверенная, что Миколай еще не спит. Прошел всего час с тех пор, как он водворил меня в мою комнату. Я ожидаю услышать его чистый низкий голос, требовательно вопрошающий, почему я снова здесь. Но в спальне темно и тихо.

Я подхожу к кровати.

Вот он лежит. Мое чудовище. Мой враг. Мой похититель.

Он лежит поверх одеяла, одетый в одни лишь боксеры. Я впервые вижу каждый дюйм его тела.

Миколай весь покрыт татуировками, за исключением ладоней и лица. Его мускулатура рельефнее, чем у танцора. Я скольжу взглядом по очертаниям его пресса, бедренных костей и поясу боксерских шорт, едва прикрывающих его член.

Мой рот наполняется слюной, и я с трудом сглатываю.

Этот член почти побывал у меня во рту.

Понятия не имею, откуда у меня взялась смелость на это. Я расстегнула джинсы Миколая, и его пенис выпрыгнул оттуда словно змея, вдвое больше, чем я ожидала увидеть. Он выглядел устрашающе, и я не знала, что с ним делать.

И в то же время была восхищена этой гладкой чистой кожей, самой нежной на всем его теле. Когда я взяла член в руку, казалось, словно он живет своей жизнью, подергиваясь и пульсируя в моей ладони.

Я все жду, что Миколай вот-вот проснется, пока я над ним стою. Возможно, он будет в ярости.

Прямо сейчас его лицо совершенно расслаблено.

Я никогда не видела его таким.

Теперь я понимаю, как Миколай красив. Его черты настолько резко очерчены, что кажутся почти божественными. Как бы он выглядел, если бы был счастлив, если бы по-настоящему улыбался? Это было бы слишком. Не думаю, что смогла бы это вынести.

Я долго любуюсь его лицом.

Лицом человека, которым Миколай мог бы быть. Человека без злобы и горечи. Человека без боли.

Теперь у меня защемило сердце, и я не могу понять почему. С чего мне сочувствовать Чудовищу?

Но я сочувствую. Между нами установилась какая-то странная связь, которой никто из нас не хотел.

Я ложусь к нему на кровать, ожидая, что Миколай в любой момент проснется.

Он проснется сейчас, пока я лежу рядом с ним.

Сейчас, когда я положила руку ему на живот.

Сейчас, когда я скольжу в его боксеры…

Он издает вздох — долгий, протяжный, маскулинный вздох, от которого у меня сжимаются бедра.

Я беру его член в руку. Он теплый, еще не до конца твердый, но крепчающий с каждой секундой.

Я склоняюсь и беру его в рот.

Я чувствую запах его кожи, теплый и мускусный ото сна. И чувствую вкус его члена — насыщенный, солоноватый, притягательный. От него мой рот наполняется слюной. Мой язык легонько скользит по его гладкой плоти, головка члена заполняет мой рот.

Чем тверже он становится, тем шире мне приходится раскрывать челюсти.

Я не имею понятия, как правильно делается минет. Просто действую по наитию — то лижу, то посасываю, то просто скольжу губами и языком по всей длине.

В самом деле, я просто делаю то, что кажется правильным. Но, похоже, это работает, потому что его член становится таким же твердым, как тогда в бильярдной комнате, когда я танцевала для него.

Руки Миколая ложатся на мои волосы, обхватывая мою голову с двух сторон.

Я поднимаю взгляд и вижу, что он проснулся и смотрит на меня.

Я думала, он будет зол или раздражен — это единственные варианты, которые приходят мне в голову. Однако вместо этого я вижу выражение лица, которое едва ли могу прочитать. Кажется, будто он смотрит на меня с благодарностью.

Миколай держит мою голову и подкручивает бедра, так что его член скользит у меня во рту в четком ритме. Я продолжаю старательно лизать и сосать. Его дыхание учащается, и он начинает издавать звуки — вздохи и рычание сливаются воедино.

Он начинает входить жестче, и его член скользит дальше, утыкась мне в горло. Я давлюсь.

—Прости,— выдыхает Миколай.

Он никогда раньше не извинялся передо мной. Это звучит так странно, что я почти смеюсь.

Я держу глаза открытыми, очарованная зрелищем. Его тело выглядит безумно сексуально, руки напряжены, каждый мускул на груди и животе напрягается.

Миколай продолжает скользить членом туда-сюда. Челюсть начинает побаливать, но я не хочу останавливаться. Он смотрит на меня, а я — на него, и нас поглощает эта интимная и чувственная связь, которую невозможно разорвать.

Затем он закрывает глаза и откидывает голову на подушку, и я чувствую, как его член начинает пульсировать у меня во рту. Миколай издает долгий, низкий стон. Мой рот наполняет что-то теплое, вязкое и соленое, но не противное.

Член продолжает пульсировать, так что я продолжаю сосать, не желая закончить раньше времени.

Когда, наконец, все кончается, Миколай отпускает мою голову и хватает меня за руки, переворачивая на кровать, чтобы оказаться сверху.

Он целует меня, не беспокоясь о том, что у меня во рту еще остался вкус его спермы.

Этот поцелуй совершенно не похож на тот в танцевальном зале. Миколай все еще теплый и тяжелый ото сна. Его губы мягче, чем я когда-либо могла себе представить.

—Что ты делаешь, моя маленькая балерина?— рычит он.

—Я не могла уснуть,— отвечаю я.

—Я знаю, почему,— говорит Миколай.

Теперь он скользит по моему телу. Останавливается у груди, целуя каждую по очереди. Он посасывает один сосок, пока тот не затвердевает, и только после этого нежно мнет и сжимает его в своих пальцах, начиная посасывать второй.

Затем спускается ниже, к самой промежности.

Мне хочется оттолкнуть его. Я переживаю, что могу плохо пахнуть или быть неприятной на вкус. Жалею, что не подумала об этом, направляясь сюда.

Но, похоже, Миколая состояние моих прелестей волнует не больше, чем вкус моего рта. Он опускает лицо мне между ног и лижет мою щелку длинным влажным мазком.

О боже, я и представить не могла, что это может быть так приятно.

Я ласкала себя множество раз, но язык сильно отличается от пальцев. Он теплый и влажный и, кажется, пробуждает все нервные окончания, о существовании которых я даже не подозревала.

Из меня течет смазка, ее так много, что на секунду мне кажется, что я обмочилась. Не обращая на это внимания, Миколай продолжает лизать и целовать меня там.

Он увлажняет свой палец и скользит внутрь меня. Я вскрикиваю, опасаясь боли. Обычно я ничего в себя не вставляю — ни игрушки, ни собственные пальцы, потому что слишком туго и больно.

И хотя палец Миколая гораздо больше моего, он входит в меня идеально. Возможно, потому, что я теку гораздо сильнее, чем когда-либо.