Раздраженный нелепой, как ему казалось, угрозой шкипера, Тория потер свой подбородок и усмехнулся:

— Не такой уж я слабонервный, шкипер, чтобы у меня от твоих угроз отнялся язык. Если хочешь, сядь и выслушай меня, — твердо сказал Тория.

Дата удивленно обернулся и сверху вниз посмотрел на собеседника.

— Что же, капитан, люблю смелых людей. Ну, начинай.

Глава третья

ГЕОРГИЙ ТОРИЯ

Георгий Тория обвел глазами комнату и, заметив табуретку, пнул ее ногой, придвигая к Дата.

Дата даже ухом не повел, будто не заметил выходки Тория.

— Договоримся об одном, шкипер, — спокойно проговорил офицер, располагаясь на табуретке. — Пока не сбросил меня в воду, говори со мной, как с равным. Не пользуйся тем, что сила сейчас на твоей стороне.

— Ну, что же, хорошо, Георгий! — усмехнулся шкипер. — А теперь рассказывай, как оказался на шхуне. Длинная история?

— Не короткая! Если у тебя хватит терпения, слушай. Руководитель союза русского офицерства генерал Алексеев в прошлом году[1] послал меня из Петрограда в распоряжение казачьего атамана, генерала Каледина. Меня назначили на ответственную должность в разведывательной службе кубанской добровольческой армии. Я добросовестно выполнял все поручения. Не раз сражался с красными. Командование было мною довольно, и я со дня на день ждал повышения. Но один случай помешал моей карьере. Я рассказываю о нем потому, что из-за него и попал я на вашу шхуну. — Взгляд Тория упал на стол и задержался на жестяной коробке с табаком. Дата, перехватив его взгляд, вынул из кармана нарезанные полоски газетной бумаги, положил на коробку и предложил Тория закурить. Офицер неумело свернул цигарку и жадно затянулся. — Через год службы в добровольческой армии командование послало меня на фронт в направлении Екатеринодара. Здесь были сосредоточены крупные силы большевиков, они обороняли побережье Черного моря. Кроме установления численности вражеских армий, их расположения и планов действия, мне поручено было также взрывать мосты на железных дорогах. Нам нужно было ввести противника в заблуждение и убедить командование красных, будто огромные силы добровольческой армии собираются в наступление и хотят перерезать большевикам пути отступления. И это в то время, когда мы сами боялись наступления красных. За короткое время я подобрал и подготовил несколько групп диверсантов. Пять групп я забросил в полном порядке, а для переброски шестой поехал в станицу Лабинскую. На запад от станицы протекает река Верхняя. Части наших войск еще накануне перешли реку и ворвались в станицу. Нашей целью было захватить хранившиеся там запасы пшеницы.

В тот день, когда я прибыл в станицу, наши уже завершили перевозку зерна и готовились покинуть Лабинскую. Мне нужно было воспользоваться этим, чтобы незаметно оставить в тылу врага своих людей. К вечеру наши части, оставив Лабинскую, расположились на возвышенности за рекой Верхняя. Я со своей группой затаился в станице, на лесистой горке.

Переход наших отрядов через Верхнюю происходил на глазах у врага. Как только мы очистили Лабинскую, красные заслали туда разведчиков. Уверенные в том, что станица оставлена и что занять ее можно без боя, разведчики быстро возвратились назад. С наступлением вечера показался небольшой отряд красных конников, вскоре в станицу вошла и пехота.

В полночь, когда станица была объята сном, я пожелал своим счастливого пути и отправил их на восток. Мой же путь лежал на юг. Мне предстояло пройти лесом десять верст до дома «нашего человека», жившего на опушке, у реки. Этот человек пользовался доверием красных, так как он с нашего, разумеется, ведома систематически сообщал кое-какие сведения о состоянии нашего тыла большевистской разведке, нередко перевозил красных разведчиков в наш тыл, связывал их с нашими агентами и всегда выходил из всех переплетов невредимым. Я был уверен, что он благополучно перевезет меня через реку и в эту ночь.

С большими предосторожностями прошел я половину пути, — продолжал Тория. — В лесу было спокойно. Слегка подмораживало. Вскоре, выйдя на тропинку, я разглядел небольшую усадьбу. Это был дом лесника, обозначенный на моей карте. Владельца дома я никогда не видел, но знал о нем многое. Знал, какой у него характер, какая у него семья, какое хозяйство, кто он по происхождению. Мне было известно, что он был убежденным сторонником большевиков и всячески помогал им. Мне следовало обойти этот дом стороной. Но раз уж я немного отклонился от пути, почему бы не использовать случай, благо, было темно и я мог незаметно подойти к дому. Я осторожно приотворил калитку. Небольшой дворик был расшит тенями ветвистого дуба. Посредине колебалась большая вытянутая тень. Я проследил взглядом, откуда она падает, взглянул наверх, и по спине у меня словно холодные струйки пробежали: на ветви дуба, освещенный светом луны, покачивался труп. Это был бородатый мужчина средних лет. Он страшно глядел на меня вытаращенными глазами. К ногам была привешена дощечка с надписью. Я подошел ближе, прочел, что было там написано, и не отдавая себе отчета в том, что делаю, направился к дому. Поднялся по лестнице и налег на дверь.

— А что было написано на дощечке? — быстро спросил Дата.

— «Большевик». Больше ничего.

— Хм... Ну, дальше, дальше.

— Дверь поддалась. В комнате было темно. Остановившись на пороге, я перевел дыхание. И тут передо мной метнулась какая-то фигура.

Я схватился за револьвер, засветил фонарь и двинулся навстречу донесшемуся шороху. Луч фонаря вырвал из тьмы фигуру женщины. Она, видимо, хотела выпрыгнуть в окно: обеими руками держалась за ставни и пыталась влезть на подоконник. Застигнутая врасплох, она оглянулась и смотрела на меня испуганными заплаканными глазами. Я смотрел на нее как зачарованный. Это была молоденькая девушка лет восемнадцати-девятнадцати. Ее коротко остриженные вьющиеся волосы блестели в тусклом свете фонарика, будто золотые стружки. Я тотчас узнал ее: видел ее как-то раз в Ставрополе, и с тех пор ее образ постоянно преследовал меня. И вот судьба так неожиданно свела нас вновь. Так это дочь повешенного лесника?! Радость от неожиданной встречи, жалость, сострадание к беспомощной девушке переполнили мою душу. Я сделал к ней шаг, но крик девушки остановил меня.

— Не подходи! — Она сорвала с груди медальон на золотой цепочке и со страхом и ненавистью бросила его мне. — Больше у меня ничего нет. Возьми.

Я поднял медальон и