считали, что они скрывают буржуазную сущность под псевдосоциалистической вывеской и в решающий момент готовы нанести удар в спину. Теория о социал-фашизме основывалась именно на эмоционально-эстетическом отрицании социал-демократического ханжества. Даже Гитлер оценивал коммунистов выше социал-демократов, заявляя, что из первых могут выйти герои нации, а из последних – никогда.

Эсхатологические версии коммунизма имеют многочисленные различия по основным аспектам моделирования будущего устройства.

Путь построения социализма. М. А. Бакунин полагал, что необходимо всеобщее народное восстание, на которое легко откликнется славянское население, являющееся имманентно бунтарским[291]. Но и в консервативной, по бакунинской оценке, немецкой среде, теория революционного восстания масс находила сторонников в лице, к примеру, В. Вейтлинга. С точки зрения Г. Бабефа и О. Бланки, социализм достигается посредством заговора узкой группы лиц[292]. Имена обоих мыслителей стали этимологической основой понятия политического заговора, определяемого в политологии либо бабувизмом, либо бланкизмом. Русский вариант бланкистской теории представляли труды П. Н. Ткачева. В социалистическом движении имелся также широкий спектр адептов построения социализма реформаторским путем, к каковым, например, относились английские чартисты. Другие, как последователи Ш. Фурье и Р. Оуэна, полагали, что социализм достигается не переворотом и даже не реформами, а агитацией посредством морального примера. Фурьеристские фаланги или оуэновская фабрика (на которой ее хозяин в ущерб своим доходам устроил 30-летний коммунистический эксперимент) рассматривались в качестве наглядной социалистической пропаганды. «Что делать» Н. Г. Чернышевского, несмотря на революционную интерпретацию народниками ее содержания, также агитировала за добровольное учреждение социализма (филантропический синдром Веры Павловны)[293].

Социализм и политический режим. Распространенной версией трактовки социализма являлось его отождествление с подлинной демократией. Другое дело, что в реальном опыте социалистического строительства за титулярной ширмой народовластия создавались авторитарные системы. Но, к примеру, Ж. Сорель считал демократию порочным принципом, несовместимым с социалистической идеей[294]. В утопии Т. Кампанеллы «Городом Солнца» управляла когорта ученых, регламентирующих на основе науки поведение населения вплоть до частных бытовых потребностей[295]. С именем Т. Карлейля связано парадоксальное для марксистского слуха направление «феодального социализма»[296]. Данная версия основывалась на трактовке взаимоотношений феодалов и крестьян как гармоничной, патриархальной семьи. К. Н. Леонтьев, отчаявшись в вероятности реставрации традиционалистской системы, предлагал соединить социалистическую и монархическую доктрины. В сменовеховском спектре русской эмиграции была выдвинута формула «царь + советы».

Социализм и государство. В социалистическом движении существовал ряд идеологов, таких как Л. Блан, предполагавших сохранение в обществе будущего института государства[297]. Из сталинского тезиса об усилении классовой борьбы по мере строительства социализма следовала задача укрепления механизмов государственного принуждения, апогей могущества которых достигался бы непосредственно при вхождении в коммунистическую фазу. Имелся также широкий круг мыслителей, включая такие несхожие фигуры, как Ш. Фурье, В. Кондеран, П. Ж. Прудон, М. А. Бакунин, считавших отмирание государства первостепенным условием социалистического строительства. Анархизм представляет собой одно из преломлений социалистической идеи. Работа Э. Вандервильде «Социализм против государства» стала квинтэссенцией антигосударственных умонастроений[298].

Социализм и община. Общеизвестна дискуссия между сторонниками марксистской и народнической версий социализма на природу русской общины (феодальный анахронизм или ячейка социализма). Еще Т. Мор был вдохновлен информацией о феномене славянской «задруги». Одним из наиболее убежденных коллективистов являлся Г. Бабеф, что фиксировалось в наименовании возглавляемой им организации – «Община равных». Но среди социалистов имелись и приверженцы принципов индивидуализма. К таковым относились, к примеру, Ш. Фурье и Л. Фейербах, трактовавшие социализм как реализацию антропоцентристского подхода[299].

Социализм и частная собственность. Не только в советском идеологическом катехизисе, но еще у Т. Мора и Ж. Мелье отрицание частной собственности являлось основополагающим принципом конструирования общества будущего[300]. Напротив, К. А. Сен-Симон не находил дихотомического противоречия в социальном статусе буржуазии и пролетариата, объединяя обе категории в единый класс – «индустриалы». Институт частной собственности сохранялся в моделях социалистического устройства Ш. Фурье, Р. Оуэна, П. Прудона. Хотя последний притом заявлял, что «любая собственность есть кража», и усматривал в ее генезисе этическую несправедливость. Прудон также разрабатывал проект отмены денег (мютюэлизм). Им был даже предпринят эксперимент по созданию банка, выплачивающего трудящимся специальные боны, предназначенные заменить собой денежные знаки[301].

Социализм и национальный вопрос. Оппонентом К. Маркса, отстаивавшего интернационалистское понимание природы коммунизма, выступил Ф. Лассаль, придерживавшийся национальной версии[302]. В продолжение линии последнего А.М. ван ден Брук заявлял, что каждый народ строит свой собственный социализм[303]. В рамках истории ВКП (б) интернационалистскую парадигму олицетворял Л. Д. Троцкий, национал-большевистскую – И. В. Сталин. По мнению М. С. Агурского, дифференциация народом коммунистов и большевиков отражала реальное соперничество соответственно интернационалистского и почвеннического крыла партии[304].

Социализм и религия. Если Л. Блан, К. Маркс, П. Прудон являлись воинствующими атеистами, то многие другие представители социалистической мысли апеллировали в обоснование социализма к религиозной традиции. Даже Ф. Энгельс, имевший по сравнению с К. Марксом более толерантное отношение к религии, обнаруживал много общего в коммунистической и христианской идеологии. Еще более определенно высказывались на этот счет как представитель социалистического движения К. Каутский, так и клира от обновленческой церкви А. И. Введенский, оценивавшие Христа как революционера-коммуниста[305]. Вполне коррелируется с социалистической фразеологией высказывание Иоанна Златоуста: «Всякая сбереженная вещь отнята у нуждающегося, ибо не может быть один богат, без того, чтобы другой был непременно беден»[306]. Утопизм позднего средневековья Т. Мора, Т. Кампанеллы, Т. Мюнцера, Д. Уиклифа восходил к истолкованию в социалистическом духе текста Евангелия. В новое время П. Леру, которому общественная мысль обязана самим термином «социализм», идентифицировав его с христианством, стал основателем распространенного в Западной Европе движения «христианского социализма»[307]. В новейшей истории коммунистическая идея подверглась модификации в рамках сложившегося внутри католической церкви направления – «теологии освобождения», получившего особую популярность в Латинской Америке[308]. Обычным явлением партизанской войны в Сальвадоре, Гватемале, Никарагуа было нахождение во главе «красных» отрядов католических священников.

Социалистический атеизм не являлся безверием, а представлял собой квазирелигиозную утопию. Марксистская циклическая триада ««пещерный коммунизм» – эксплуататорское общество – посткапиталистический коммунизм» представляла собой трансформацию схемы историософии грехопадения от «золотого века» к новому обретению царства духа святого, должному стать завершением истории. Без эсхатологической перспективы коммунистическое движение лишено смысла. Теория революции является сублимацией архетипа мечты обретения рая. Неслучайно Т. Кампанелла назвал свою утопию Городом Солнца, что должно было вызывать ассоциации с солнечной мистериальной метафизикой «золотого века». Даже К. Маркс, бывший принципиальным противником христианской атрибутики, создал свой имидж в соответствии с образом Зевса, что отвечало провозглашенному еще в эпоху Великой Французской революции намерению заменить мистическую религию потусторонней сферы рационалистическим культом материального мира. Если традиция христианского апокалипсиса представляла собой правую, то коммунистический утопизм – левую эсхатологическую перспективу. Последнее не в меньшей степени, чем первое, является ценным вкладом в арсенал истории человеческой мысли.

Навязываемый СМИ современный стереотип сводится к оценке коммунизма как профанического и абсурдного учения. Популярным приемом антикоммунистической критики служит цитирование О. Бисмарка, заявившего: «Социализм в одной