Шрифт:
Закладка:
— А почему вдруг вступила, не говорила? спросил Филип. — Странно как-то, из монастыря ведь она ушла?
— Говорила, что «Десятый крестовый» хочет на деле изменить порядок вещей. Мать Тереза, как она выразилась, дует на рану, а «Десятый крестовый» орудует скальпелем.
— Дурь какая-то… — пробормотал Филип, вертя перед глазами листок.
— То-то и оно, — согласилась Джанет. — Что и настораживает. Пока жила у меня, Хезер была явно не в себе. Все решала, стоит — не стоит встретиться с тобой, с отцом. Когда она вернулась с того семинара, я и спрашиваю: что решила? А она отвечает — мол, «Десятый крестовый» призывает всех своих порвать с прошлым, особенно с любовными связями, дескать, такие особо опасны. Вот что ее терзало.
— Думаешь, ее одурманили? — спросил Филип. Он ясно помнил, как Хезер там, в Нью-Йорке, то и дело впадала в какой-то транс, словно брела в тумане, продираясь сквозь сон.
— Вот именно! — подхватила Джанет. — С ней что-то сделалось…
— А давно она отсюда уехала?
Джанет помолчала, прикидывая.
— Месяца полтора, а может, два назад, точно не помню.
— И с тех пор никаких вестей?
Джанет покачала головой.
— Я пыталась звонить по телефону, указанному в листовке, мне сказали, что понятия не имеют, где она может быть.
— Сдается мне, первым долгом надо разобраться, что это за публика, — сказал Филип, помахивая листовкой. — Можно, я возьму?
— Бери, — сказала Джанет. — Только не думаю, чтобы Хезер оказалась тут.
— Это почему же?
Джанет встала, подошла к тому самому стеллажу, откуда извлекла листовку. Прошлась пальцами по стопке каких-то бумажек, перетянутых аптекарской резинкой, вытянула одну. Подошла к Филипу, протянула. Это оказался междугородный телефонный счет. Там значились три звонка — два с бостонским номером, третий — из города Баррингтон, штат Нью-Йорк.
— Нью-йоркский номер, — сказала Джанет, снова опускаясь на пол. — Недели через две после отъезда Хезер вызвала меня по телефону, за мой счет. Говорила как-то странно, еле шевелила языком. Я пыталась убедить ее вернуться, но она бормотала только, будто ей выпало идти по стопам Иисуса, что-то в этом духе. Плела какую-то околесицу…
— Как ты думаешь, откуда возник этот Баррингтон?
— Я и слыхом не слыхала о таком городишке, пока этот счет не пришел!
— Запишу-ка я себе номер! — сказал Филип, рассматривая квитанцию.
Снова Джанет поднялась, Филип вслед за ней. Джанет нашла карандаш, листок бумаги. Филип списал номер, вернул ей карандаш.
— Теперь я, пожалуй, пойду, — сказал он.
Джанет потянулась, ласково коснулась его плеча.
— Желаю тебе найти ее! Глупо, конечно, только ей, кроме нас с тобой, полагаться не на кого.
— Разве что на «Десятый крестовый»! — отозвался Филип.
Наклонился, нежно чмокнул Джанет в щеку. Повернулся и вышел, оставив ее одну в комнате. Джанет стояла посреди комнаты; упавший ей на лицо из окна неяркий лучик раннего солнца придавал ей странное сходство с образом скорбящей богоматери.
5
Как выяснилось, городок Баррингтон в штате Нью-Йорк насчитывает тысячи четыре населения, расположен в районе Озер-Пальцев[16], и от Буффало до него на восток примерно пять часов езды. Это милях в пяти от озера Коунсес, одного из крупных здешних озер, но от взоров горожан его скрывают густо поросшие лесом холмы.
Городок появился в точке пересечения двух крупных магистралей. Одна шла с севера на юг, соединяя Рочестер с Корнингом, родиной известных стекольных заводов, другая — с востока на запад, от Сиракьюз до Буффало. Вдоль обеих магистралей дома сплошь кирпичные, боковые же улочки глядели редкими деревянными домишками, которые, судя по облупившейся краске и тесовым, местами дырявым крышам, знавали лучшие времена. В самом центре города посреди скверика на площади стоял шест, наподобие радиомачты, на нем развевался внушительных размеров американский государственный флаг. На небольшом металлическом щитке, прибитом к подножию шеста, значилось, что флаг в городке был поднят в день захвата иранскими властями американских граждан в качестве заложников и что в лучах двенадцати прожекторов этот флаг реял на мачте все те тревожные дни и ночи напролет. Ниже красными, белыми и синими буквами выведен девиз городка: БАРРИНГТОН — ПРОВИНЦИАЛЬНАЯ АМЕРИКА, И ОН ГОРДИТСЯ ЭТИМ!
Проехавшись по двум основным улицам захолустного городка, Филип отыскал наконец единственное заведение, работающее по воскресеньям, — «Бар и гриль Тоби». В окне вспыхивала и гасла голубоватая реклама «Пиво Дженеси». Оставив у входа взятую напрокат машину, Филип вошел в полумрак.
Вдоль стены одна за другой уходили во тьму девять кабинок, напротив стойка. Внутри никого, кроме человечка с цыплячьей шейкой в замызганном белом пиджачке: он сидел на высоком табурете возле кассы и читал журнал «Нью-Йорк». Филип подсел. Порывшись в кармане, извлек пачку сигарет, закурил. Только тут человечек оторвался от чтения.
— Пустой журнал! — бросил он вместо приветствия. — Рестораны да театры! Можно подумать, людям больше делать нечего…
— Да ну его, Нью-Йорк, сумасшедший дом! — подхватил Филип.
Человечек насупился.
— Сам-то из Нью-Йорка?
— И да и нет… — Филип медленно затянулся. — Родился в Орегоне, переехал в Сиэтл, учился в Сая-Диего. А после — где только не был…
— Стало быть, с западного побережья, — выдавил человечек, кинув на Филипа острый взгляд. — В армии служил?
Вспомнив про государственный флаг на мачте, Филип помахал рукой с увечным мизинцем.
— Два года во Вьетнаме…
Человек с цыплячьей шейкой понимающе кивнул.
— Кофе желаешь? Кухня не работает, но кофе приготовить могу.
— С удовольствием, — сказал Филип.
Человечек скользнул с табурета, выдоил в две чашечки кофе из автомата «Кори», поставил одну перед Филипом. Порылся в карманах грязного пиджака, нашел одну-единственную сигарету. Щелкнул старой зажигалкой, снова взгромоздился на табурет, с клацаньем выдвинул ящик допотопного кассового аппарата, чтоб стряхивать пепел. Филип сдернул верхушку у чашечки с порошковыми сливками, забелил кофе. Отхлебнул, оценивающе кивнул.
Хозяин был явно польщен.
— Надо было тебе в Канаду смыться, — сказал он после паузы.
— Не понимаю?.. — выгнул бровь Филип.
Отпихнув сигарету в угол рта, человечек шепеляво пояснил:
— Чтоб не загребли! Надо идиотом быть или психом, чтоб на целых два года загреметь во Вьетнам!
— Что такое? Или вы не патриот своего городка? — насмешливо воскликнул Филип. — Разве флаг у вас на мачте не отражает образ здешнего мышления?
— А мне плевать на их мышление! — крякнул человечек. — Я не хуже их патриот. На второй мировой воевал и в Корее. Во время второй мировой хоть знали, за что бьемся. В корейскую войну ввязались по глупости. Ну а Вьетнам — ясное дело, бред, да и только! Два моих сына там остались. Обоих поубивало детей! Бах — один, следом бах —
