Богатая Кадашевская слобода — против Кремля, за Москвою-рекою — занята была хамовным делом: там изготовляли и шили скатерти, белье, полотна — словом, «белую казну» для дворцов. Тем же ремеслом на вольную продажу занимались в Хамовниках. Огромный штат швей, портних, искусных мастериц-вышивальщиц, составлявших прислугу царицы, обитал в домах по Никитской улице и в слободе Кисловке.

А против Кремля и Китай-города, за рекой, на участке между Каменным мостом (тогда — бродом) и бревенчатым Москворецким, вдоль старицы Москвы-реки (по ней потом прошел Водоотводный канал) еще Иван III приказал устроить Государев сад. Он был великолепен и требовал такого множества умелых рук, что из поселений царских садовников возникли две слободы: Нижние и Верхние Садовники.

Живописное Воронцово поле с летним теремом и красивое загородное село Воробьево, что далеко виднелось на возвышенном правобережье Москвы-реки (теперешние Ленинские горы, прежде их называли Воробьевыми), служили в те времена княжескими летними дачами.

Всеми этими богатыми угодьями и самим населением — государственными крестьянами, мастеровым людом, большей и лучшей частью Москвы и окрестностей, всеми торговыми путями в государстве, всем государственным доходом самолично распоряжался, через своих приказных, великий князь московский, самодержец, царь. Кровь и пот «мизинных» (так их называла летопись) людей, смердов и холопов переливались в золото для царского двора. На это народное золото был укреплен, обстроен и украшен Московский Кремль — «маковица Руси», резиденция великокняжеская и царская, но вместе с тем и средоточие самого ценного и прекрасного, что создали вековым трудом своим безыменные народные таланты, мудрые мастера искусств и художественных ремесел.

Каждый камень здесь — заветное предание поколений, и у каждого кремлевского памятника всегда хочется постоять подольше, как бы прислушиваясь к немому повествованию обо всем, чему были эти камни свидетелями в долгих и трудных веках России.

Дерзость, устремленная в небо

Знаменитый храм над крутым обрывом Москвы-реки, так называемый Коломенский столп, высоко поднят над темно-зеленой речной поймой и даже издали с первого взгляда удивляет смелостью архитектурного замысла. Ленинградский поэт Вадим Шефнер посвятил ему строки:

Он рвется ввысь, торжественен и строен,

Певучей силой камень одарен, —

Для бога он иль не для бога строен,

Но человеком был воздвигнут он.

И нет в нем лицемерного смиренья, —

Безвестный зодчий, дерзостен и смел,

Сам стал творцом — и окрылил каменья,

И гордость в них свою запечатлел…

Но, может быть, поэт пристрастен? Послушаем, что говорили о церкви Вознесения люди, приезжавшие в Москву издалека.

«…Ничто меня так не поразило, как памятник древнерусского зодчества в селе Коломенском. Многое я видел, многим любовался, многое поражало меня, но время, древнее время в России, которое оставило свой памятник в этом селе, было для меня чудом из чудес. Я видел Страсбургский собор, который строился веками, я стоял вблизи Миланского собора, но, кроме налепленных украшений, я ничего не нашел. А тут передо мной предстала красота целого. Во мне все дрогнуло. Это была таинственная тишина. Гармония красоты законченных форм… Я видел какой-то новый вид архитектуры. Я видел стремление ввысь, и я долго стоял ошеломленный».

Такие слова не простая любезность гостя, они свидетельствуют о глубоком душевном переживании. Высказал эти мысли французский композитор Берлиоз. В 1863 году, во время московской гастроли, он посетил Коломенское.

…Осенью 1936 года выезжал я в качестве спецкора ТАСС навстречу туркменским рыбакам-колхозникам. Они совершали необычный поход из Каспийского моря в Москву на легких лодочках — таймунах. Октябрьским вечером таймуны достигли высоких обрывов у села Коломенского, и я повел рыбаков наверх показать им с галереи-гульбища Коломенского храма вечернюю панораму Москвы, разлив электрического света вдали, ширь заречных полей, красоту памятников русской старины и богатырскую мощь четырехсотлетних дубов коломенского парка.

И вот, спустя три недели, которые были наполнены для наших гостей самыми разнообразными столичными впечатлениями, включая награждение орденами за успешный поход, прием в Кремле, я спросил у одного из рыбаков, что ему больше всего понравилось и запомнилось в Москве. Гость совсем плохо знал русский язык и отвечал мне примерно так:

— Хорош Москва! Кремль хорош. И хорош Коломо-кишлак. Помнишь, ты нам показывал, где твой мечеть высоко над рекой и большой старый дуб, да? Сильно хорошо это. Богаче есть, красивее нету!

Как я жалел, что этих слов туркменского рыбака не мог услышать Аполлинарий Михайлович Васнецов, умерший за несколько лет до того (7 марта 1933 года). Он очень любил Коломенское, не раз подолгу живал там в летние месяцы. Комнатой для работы служила ему одна из небольших верхних надвратных палат под шатровой башенкой-часозвоней. И все те, кому случалось беседовать здесь с Аполлинарием Михайловичем, бродить с ним среди дубов и пихт коломенского сада, не забудут его немногословных, внешне суховатых, но полных внутреннего сдержанного волнения рассказов о народных умельцах древней Руси, о старой Москве, о селе Коломенском.

И сегодня поездка в Коломенское оставляет глубокий след в памяти. Ездить туда интересно в любую пору, и трудно решить, какое время года более «к лицу» памятникам Коломенского. Пожалуй, все-таки весна, потому что зацветают тогда окрестные вишневые сады, покрываются нежной прозеленью заречные луга, веселее журчит ручей в глубоком Голосовском овраге, а на реке после зимнего безмолвия снова перекликаются пассажирские теплоходы и буксирные катера.

Но и зимой Коломенское прекрасно. Поразившая Берлиоза таинственная тишина окружает памятники, древние дубы, темно-зеленые пихты. Пихт некогда было здесь много, они подступали к самому храму Вознесения, соперничая с ним в стройности. Юные лыжники, как и века назад, лихо слетают с крутых горных склонов, подпрыгивая на естественных трамплинах. И уж вовсе нипочем наша московская зима деревянной башне Братского острога, в 1959 году перекочевавшей в Коломенское с берегов Ангары.

От старинного острога, срубленного казаками в XVII веке, уцелели до наших дней две башни. Одну перенесли с затопляемого участка ближе к плотине Братской ГЭС: говорят, памятник старины кажется особенно выразительным рядом с грандиозным творением современной техники. А другая башня отныне установлена в Коломенском парке, в соседстве с подлинным домом Петра Первого, привезенным из-под Архангельска, и монастырской воротной башней Николо-Карельского монастыря, с «летнего» (то есть южного) берега Белого моря, из-под нынешнего города Северодвинска.

В Коломенское, родовую великокняжескую вотчину, вела в XVI веке дорога от Тайницких ворот Кремля через Москворецкий мост, который сначала был наплавным: связанные друг с другом бревна просто лежали,