останутся в стороне, это точно! И завтра дети придут к ней. Скажут: «Мы знаем, что папе предложили в городе работу и квартиру. Мы уезжаем?» И у них не будет сомнений, остаться или уезжать. Если только у Сабира будут колебания. Но и он предпочтёт городскую жизнь деревенской, и, если и согласится, то согласится остаться только из-за уважения к дедушке Шенгерею и к роду. Вот и получается, что только Саида против! А против ли Саида? Городскую жизнь она видела только в кино. Там красивые женщины с ухоженными руками, в красивых платьях, с красиво уложенными или даже завитыми волосами, с напомаженными губами ходят по чистеньким улицам мелкими шажками, повесив на ручку изящные сумочки. Хочет ли Саида попасть в их число? Конечно, хочет! Саида представила себя в красивом платье, в туфлях на высоком каблуке. Интересно, могла бы она ходить на таких каблуках? В них, наверное, страшно неудобно! Но ходят же городские женщины! И Саида сможет! Чем она хуже их? Она, наверняка, сильнее их и выносливее! И даже красивее! Хоть она мать пятерых детей, у неё даже сейчас талия есть! Так что, очень даже сможет! Приспособиться к городской жизни она сможет, а вот уехать отсюда, оставив родной дом и нарушив обещание, данное свёкорю – сможет ли она сделать вот это? Кто-то внутри, непонятно кто, ясно чётко твердил: «Нет. Нет. Нет. Не сможет!». И это было ужасно.

Поплелась в комнату, где спал муж. Хорошо, что он выпил свою бутылку и спит. Будет возможность поразмыслить в одиночестве. И всё-таки, что же делать Саиде? Согласиться уехать или нет? Да что же она, у неё же есть верный способ в таких случаях. Обратиться к умершим старикам: к отцу Фазылджану и к свёкорю Шенгерею. Свернувшись калачиком на краешке кровати, измученная Саида обратилась первым делом к своему «деревянному отцу» – к Шенгерею. Встал перед глазами старик Шенгерей, мудрый и спокойный. Сказал: «Доченька, ты моё мнение знаешь!». И исчез. Тогда Саида мысленно попросила появиться перед глазами отца, старика Фазылджана. Отец был не таким спокойным, как свёкор. В его глазах было много жалости и сочувствия к дочери. Он сказал: « Доченька, свёкорь был очень добр к тебе. Он был хорошим человеком и надеялся на тебя, что ты не разоришь его родной дом. Он не сомневался, что его внуки будут жить в его родном гнезде, продолжая его род. Как бы не был велик соблазн, тебе придётся отказаться от мысли переехать в город». И он тоже исчез. Тут совершенно неожиданно перед глазами Саиды возник старик Гаяз. Он тоже что-то хотел сказать Саиде. Она даже знала наверняка, что он скажет. Он скажет, чтобы Саида никуда не уезжала из этого дома.

В тот год, когда летом умер старик Шенгерей, осенью в деревню приехал его когда-то очень давно уехавший в город брат Гаяз. Он был очень стар и очень болен. Всем сразу было ясно – он вернулся в отцовский дом умирать. Карим и Саида сразу же выделили ему комнату – ту самую, гле лежала и умерла сначала первая жена Шенгерея Бибинур, потом – вторая жена Шенгерея Латифа, а потом доживал последние дни сам Шенгерей. Гаяз перестал вставать с первых дней приезда. Он не мог принимать твёрдую пищу, мог только пить. Саида варила ему бульоны, компот и кисель. Крахмал делала сама из картофеля, протерев её и выжимая через марлю. Полгода Гаяз лежал в постели, а беременная четёртым ребёнком Саида ухаживала за ним. Многие вечера проводила Саида у изголовья старика. Гаяз абзый оказался разговорчивым человеком. Он много рассказывал о своей жизни в городе. Абзый очень страдал оттого, что прожил не так, как подобает мусульманину. Вот сейчас он должен лежать в окружении любящих и уважающих сыновей и дочерей, среди многочисленных внуков, а он, никому не нужный, умирает на руках женщины, которая совсем недавно его и знать не знала. «Самая главная моя ошибка, килен, – говорил много раз Гаяз, – это то, что я оставил родное отцовское гнездо. Вот меня Аллах и покарал за это!» Посмотрев многозначительно на Саиду, Гаяз тоже растворился.

Горько и долго плакала Саида в ту ночь. Рыдала в подушку, чтобы не проснулись дети. Было жаль себя: не походить ей в туфельках на высоких каблучках. Не пожить в красивой городской квартире с тёплым туалетом. Ей придётся до старости работать на поле и в жару, и в холод. Было жаль мужа, которому ещё предстоит узнать, что он остаётся в деревне. И детей было жаль: им трудно будет понять, почему мама отказывается от счастливой городской жизни.

Но Саида уже приняла решение. И его не изменит.

Саида – разлучница?

Уходят дети в школу все в одно и то же время, а возвращаются постепенно. друг за другом. Первыми приходят самые младшие. Переодевшись и помыв руки, встав перед печкой на табуретку, с трудом достают из печки большой чугун с едой. Саида изо дня в день утром ставит в горячую печку чугун, чтобы пришедшим с учёбы детям была еда. Кладёт в чугун несколько больших кусков мяса, чищенную картошку, несколько кусков капусты, горох, лук. Заливает всё это водой, солит, перчит закрывает крышкой и ставит в печь. Пока дети в школе, всё это томится в горячей печке и превращается в прекрасную вкусную еду. По дому и даже на улице распространяется вкусный аппетитный запах. Первый пришедший, положив себе столько, сколько надо, чугун обратно ставит в печь, чтобы еда не остывала. Следующий проделывает то же самое. Все помнят, что самыми последними придут Сабир и Рахим, всё не съедают. Очень редко бывает, что всё-таки Сабиру ничего не остаётся. Тогда Сабир ест катык с хлебом. Не ворчит. Сабир очень терпелив и добр. Но в то же время строг к младшим. Особенно строг к Рахиму. Когда были младше, Рахиму и тумаки попадали. Но теперь мальчики выросли, стали подростками, возникшие вопросы решают без кулаков. Старший ведёт себя, как старший, младший знает и помнит, что младше. Легко и приятно Саиде со старшими сыновьями. Сложно с дочкой. Особенно отношения стали плохими после того, как Саида отказалась переехать в город. Конечно, тогда Саида, как могла, объяснила детям, почему она отказывается оставить родной дом. Но дети не поняли. Сабир ничего не стал говорить. А Рахим и Альфия стали горячо возмущаться! Чего только не наговорили! Много обидного сказали. Рахим сказал, что он больше никогда не придёт помогать на поле, раз маме