– Правильно подметил, – одобрительно кивнул он. – Сразу видно острый взгляд порубежника. Да, и дворяне не обгоняют друг друга. Запрета нет, но повод для поединка налицо, тот, кого обогнали, моментально бросит вызов. Учитывай это. Что еще? Наставления нехитрые. Разговаривать с незнакомыми на Большом Тракте не принято, так что там тебе нет нужды изображать глухонемого. Я так полагаю, у тебя достаточно выдержки, чтобы не таращиться на окружающее с разинутым ртом?

– Достаточно, что уж, – ответил я с легоньким сарказмом. – Пока что не вижу ничего такого уж удивительного, чтобы стоило рот разевать.

– Прекрасно, – сказал Грайт бесстрастно. – А вот смотреть с любопытством, если попадется что-то интересное, – поведение вполне естественное. Ты молодой провинциальный дворянин, впервые в жизни попавший на Большой Тракт, вообще впервые отправившийся в большой мир из отдаленного поместья. Таких не так уж мало, иногда они бывают персонажами театральных комедий, но именно тогда, когда разевают от удивления рот.

– Лоберат, – насмешливо бросила Алатиэль.

– Кто? – не понял я.

– Это такой персонаж комедии масок, – охотно пояснила она. – Молодой увалень с соломой в волосах, одетый по моде позапрошлого века; даже на обычную карету глазеет с разинутым ртом и постоянно попадает в уморительные истории. Я очень люблю комедию масок, жаль, у тебя вряд ли будет случай ее посмотреть, мы не собираемся задерживаться в городе так долго, чтобы сходить в театр… – И поторопилась добавить: – Но ты-то, я уверена, ни за что не «сыграешь Лоберата»! Это я в вашем мире сначала себя чувствовала сущим Лобератом, и не только я… – Она замолчала, фыркнула.

Грайт сказал со своим обычным бесстрастием:

– Не вижу ровным счетом ничего постыдного в том, что поначалу в мире Костатена форменным образом «сыграл Лоберата». Его мир во многом сложнее нашего, и там множество самых удивительных вещей. Кое-кто, помнится мне, не сразу решился в первый раз выйти на улицу, хотя ничего опасного там не было…

– Я и не говорю, будто в этом есть что-то постыдное, – чуть смущенно ответила Алатиэль.

– Ну то-то… Что еще, Костатен? Ну разве что…

Он достал из кармана и протянул мне небольшой замшевый мешочек, оказавшийся довольно тяжелым. Пояснил деловито:

– Деньги. В дороге тебе не понадобится ни за что платить, за вас всех плачу я, но нам наверняка попадется придорожный Храм Дакташи, их вдоль Больших Трактов хватает. Придется бросить монету. Те, кто очень уж верит служителям, бросают и больше, но достаточно одной-единственной, никаких подозрений это не вызовет. Смотри на окружающих и поступай так же, как они, вот и все наставления на этот счет.

– А как я узнаю Храм Дакташи? – деловито спросил я. – Или провинциалу и тут невежество простительно?

– Ну отчего же, – сказал Грайт. – Храмов Дакташи полно и в самой глухой провинции, эти прохвосты, когда вошли в особенную силу, после Вторжения, их повсюду наставили. Ты его издали узнаешь, статую Дакташи ни с чем не спутаешь, других таких монументов попросту нет…

– Я бы эти монументы сбросила, – сердито сказала Алатиэль. – Ты сам мне рассказывал, что прежде статуи Дакташи были гораздо более скромными, это после Вторжения воздвигали исполинские. Сила бога… Как там говорится? Я читала мельком, очень уж тяжеловесный старинный слог…

– «Сила бога не в величине статуй, а в искренней вере», – задумчиво процитировал Грайт. – Таэнций Варенарский, «О богах, людях и статуях».

– Вот именно. Свалить этих монстров…

– Ты перестала верить в Дакташу?

– Ничего подобного, – отрезала Алатиэль. – Никогда не сомневалась в том, что наш мир покоится на спине Дакташи. Это изначальное убеждение, сохранившееся тысячи лет по всему миру. Не может же столько людей ошибаться на протяжении долгих тысячелетий? Отрицающие это вольнодумцы столь же редки, как падающие с небес камни (ага, представление о метеоритах у вас вполне материалистическое, без капли мистики, отметил астроном-любитель, то есть я). Но ведь ты сам только что привел слова Таэнция – не в величине монументов истина…

– Есть одна нешуточная сложность, Алатиэль, – серьезно сказал Грайт. – Если мы начнем рушить исполинские статуи Дакташи, очень многие сделают упор не на слово «исполинские», а на «статуи Дакташи». Может возникнуть опасная пища для вольнодумства…

Слушая этот местный поповский дурман, я вновь подумал: неужели они в нашем мире не нашли никого, кто бы им преподнес хотя бы основы правильной географии? Другой вопрос, стремились ли они к этому. Очень может быть, нисколечко. Озаботились не учеными познаниями, а чисто практическими вопросами. Мне вот тоже совершенно не интересна здешняя география, моря и материки…

– Ну хорошо, – сказала Алатиэль со своей обычной строптивостью, которую я в ней давно отметил. – Оставим в покое статуи. Но вот храмы мне решительно поперек души. В старых книгах я видела рисунки прежних храмов, очень простых, даже проще, чем храмы иных богов и богинь. Всего-то круглая, как наш мир, каменная площадка перед статуей Дакташи, где по праздникам приносили жертвы. И скромный круглый навес над ней, чтобы защитить костер, если в праздник будет непогода. А теперь что они понастроили? Меня так и подмывает сжечь парочку-другую…

– Когда мы победим, Алатиэль, – сказал Грайт, – мы тебе позволим сжечь столько храмов, сколько захочешь…

Я так и не понял, подтрунивает он над ней по своему обыкновению или говорит серьезно. Алатиэль с воинственным видом пообещала:

– И сожгу, будь уверен! Своими руками! И эти жертвы… Раньше на кострах сжигали сухие листья, акучадо, а теперь…

Она покосилась на меня и вдруг замолчала с видом человека, сболтнувшего лишнее. Грайту, я заметил, тоже не пришелся по душе такой поворот разговора, и он сказал, такое впечатление, что поспешно:

– Довольно болтать, время уходит. Поехали.

Подхлестнул коня и первым стал спускаться шагом по пологому откосу. Мы двинулись следом. Я уяснил одно: что-то непростое связано и с жертвами Дакташи, о чем они не хотят при мне упоминать. Ну, меня и это не должно интересовать нисколечко…

Вскоре мы оказались на обочине Большого Тракта. Никто из проезжих дворян не обратил на нас особого внимания – покосились мимоходом и равнодушно проехали мимо, что меня только обрадовало – впервые в этом мире оказался в скоплении народа, и ощущения были… даже слова сразу не подберешь. Чуточку не по себе, что ли…

Однако все произошло страшно буднично. Пропустив компанию из трех молодых всадников и запряженную неизбежной четверкой красивую зеленую карету, украшенную вычурными полосками разноцветного стекла, Грайт въехал на отведенную для благородного дворянства полосу, а за ним двинулись и мы, ничем не отличавшиеся от остальных путешествующие дворяне без грехов за душой и, если верить Грайту, не числившиеся ни в каком розыске…

Я обратил внимание, что с некоторых пор лексикон наших разговоров изменился. Вместо «готанги» я слышал «дворяне», вместо «коэн» – «мир», вместо «йорки» – «кони». И так далее. Местные слова, звучавшие слишком часто, заменялись аналогами из русского. Неужели эта железяка с камешками (чье присутствие на шее стало привычным уже, почти не ощущалось) умеет самостоятельно обучаться?! Вот уж диво дивное… которым не стоит забивать голову. Разве что позавидовать с чисто практической точки зрения: такая штуковина здорово бы помогла в контрразведывательной работе – избавила бы от необходимости изучать иностранные языки. Поймал португальского или китайского шпиона, надел на шею вигень – и допрашивай без малейших затруднений, без языкового барьера…