Взгляд выхватывает их белоснежные лица, а в голове набатом: «Только не сегодня, только не сегодня. Пусть обойдётся и пройдёт стороной!»

Сегодня оставила контактные линзы дома. Я должна научиться обходиться без них. Из-за этого желания продолжаю ходить по кромке двух реальностей, шаг вправо, шаг влево — не угадаешь, куда упадёшь.

Зажмуриваюсь изо всех сил, вздрагиваю от далёкого хлопка, открываю глаза и напарываюсь на пристальный взгляд Элли.

— Тяжко сегодня? — спрашивает хрипло. — Вот и мне нелегко. Это пройдёт. Всё рано или поздно заканчивается, и Новый год тоже. Когда приедем, станет легче. Пожалуй только ради этого мы все и собираемся в том клубе.

— Там какая-то защита?

— Что-то вроде того. На будущее запомни — помогать духам в Новый год — последнее дело. Они сами справятся или нет. Наша помощь может только навредить, — она улыбнулась, раскуривая очередную сигарету. — Поэтому просто выброси всё из головы и расслабься, может поможет. Мне помогает, но ты же у нас особенная.

Слова, сказанные сарказмом, неприятно обожгли, но присмотревшись, поняла, что зависти или затаённой злобы в них нет. Только горечь. Элли понимает, что такое быть особенной.

***

Место, в которое мы приехали, донельзя странное. Старое здание, выкрашенное в нежно-голубой цвет с белыми колоннами, украшенные лепниной, с ажурными решётками на окнах первого этажа. Массивные деревянные двери метра три высотой с тяжёлой вытянутой ручкой, за которыми скрываются ещё одни двери, чтобы с улицы холодом не тянуло. Внутри обычное кафе, не из дешёвых, но и не из элитных. Всё украшено еловыми ветками, мишурой и с большой ёлкой в углу, возле которой фальшивые коробки с подарками, фарфоровый Дед Мороз со Снегурочкой, а наверху остроконечная звезда. Тёплый ламповый свет, приятный полусумрак, за столиками живые люди, на стене плазменный телевизор, по которому репортаж с Красной площади. Атмосфера праздника, играют новогодние песни, официантки в праздничных костюмах, а бармен с оленьими рогами и красным носом, как у Рудольфа.

Немного растерявшись, последовала за Элли. Судя по всему, нам не сюда. Девушка уверенно повела в сторону второго зала, зеркально похожего на первый, там мы прошли за дверь с табличкой «Только для персонала», где оказались в обычном коридоре с лестницей, ведущей на второй этаж.

— Тебе предстоит пройти небольшое испытание. Не волнуйся, чистая формальность. Это будет интересно, — сказала Элли, не оборачиваясь.

Поднявшись по лестнице, за неприметной дверью, мы оказались в длинном, роскошно обставленном холле, украшенным картинами и растениями в кадках, с мягкими красными коврами, благородно-синими плотными занавесками с золотой шнуровкой, подхватывающей их к краям окон, за которыми виднелась городская улица, освещённая светом фонарей и вспышками далёких салютов.

Но здесь полная, глухая тишина. Ни звука не проникает сквозь стёкла, слышится только тиканье старинных часов да далёкие мелодии праздничной музыки, скрываемые толстыми дверями, возле которых за ореховым столиком сидел незнакомый худой и высокий мужчина в странном фиолетовом цилиндре в синих маленьких и круглых очках, сквозь которые совсем не видно глаз, во фраке с зелёной бабочкой в горошек, с кармашком, из которого торчит оборванная серебряная цепочка, в перчатках, одна белая, другая красная. Мужчина — обладатель крючковатого носа и тонких бесцветных губ, узких скул, и слишком длинных ушей. Он кажется и старым, и молодым, но скорее не старше пятидесяти лет. Кажется страшным и безвредным, чуждым и до боли знакомым. Единственное однозначное — несуразность, как и у безумного Шляпника из сказки про Алису. Перед ним на красном сукне лежат большие, сантиметров по тридцать в длину, карты, зелёной рубашкой вверх. Он поглаживает самую верхнюю, неотрывно глядя на нас.

— Следуй за белым Кроликом, Алиса, — как будто прочитав мои мысли, воскликнул он, разводя руки в стороны.

— Тео, оставь сказки для других! — резко оборвала его Элли. — Смотрю, ты принарядился для праздника. Тебе идёт.

— Не каждый день к нам приходят новенькие, — улыбнулся мужчина, обнажая белоснежные зубы. — Особенно такие.

— Тогда не надо паясничать, приступай к делу. Я хочу познакомить Марго с остальными до двенадцати, а не после.

— Хорошо, — качнул головой Тео, а затем повернулся ко мне. — Представлюсь, моё имя — Теодор. Я…

— Призрак, — догадалась моментально, чувствуя его чуждость с того момента, как увидела. — Меня зовут Маргарита, но все зовут Марго.

— Или Марг? — он хищно улыбнулся, от чего внутренне напряглась. — Королева Марго, добро пожаловать в иной мир.

— Не люблю Булгакова.

В один миг этот человек стал неприятен. Не знаю почему, но один его вид теперь отвращал, появилось желание ударить его, чтобы стереть эту ухмылку с его тонких сухих губ.

— Девица с норовом! Люблю таких, вас надолго хватает, — он провёл языком по клыкам, а после сказал Элли:

— Введёшь её в курс дела или это сделать мне?

— Пожалуй я, ты уже ей не нравишься, — она рассмеялась, после заговорила как по учебнику. — Все медиумы помогают мёртвым. Если ты не помогаешь им, тогда ты не медиум, по-другому не бывает. Это на уровне непроизвольного, а значит нужно принимать как данность. У нас есть особенности, каждый из нас тяготеет к определённому виду мёртвых. Военные, убийцы, больные, мстители, нераздельные влюблённые, видов сотни. К примеру, меня чаще тянет к самоубийцам, но это не означает, что другим я не помогаю, просто это моя особенность. Мне легче подобрать слова для таких духов. Всё понятно?

— Да, — согласно кивая. — А причём тут Теодор?

— Я покажу, к чему ты тяготеешь, — вместо Элли ответил мужчина. — Дар художника проснулся после смерти. Это моё имя — Безумный художник. Кстати, все картины, что ты здесь видишь — нарисовал я, — добавил он хвастливо.

После его слов внимательно посмотрела на стены. То, что увидела, ужаснуло. Это как самые жуткие картины Гигера или Бексиньского, монстры, терзающие обнажённые души, перевёрнутые церкви, кровоточащие колокола, кресты, из которых выплывает угольная тьма, солнце и луна, сверкающие могильной зеленой над пустошью, усеянной трупами, над которыми летают стервятники с выпирающими костями, безликие дети, играющие с телами мёртвых животных, монашки, пожирающие, как упырицы, пастыря, библия, из которой вываливаются жуки и личинки, чем больше смотрела на картины, тем больше зла проникало в сердце, сложнее оторвать взгляд, сложнее посмотреть в другую сторону.

Меня спасла Элли. Она с силой схватила за руку, впиваясь ногтями в запястье, отчего очнулась, зажмурилась и отвела взгляд.

— Ты должна была это увидеть, чтобы понять, что происходит на нижних уровнях Изнанки, — сказала она неожиданно мягким голосом.

— Я слышала стоны, — говорю хрипло.

Горло сдавил ужас, проснувшийся от этих полотен.

— Почему такое висит здесь?!