Вольф объяснил Игорю, что он и его команда в основном сосредоточены на военной технике и он с радостью возьмет его на стипендию Шапиро.

Коммент-эр: программа «Стипендия Шапиро» была учреждена в 1973 году, и в ее рамках министерство абсорбции на 50 процентов компенсировало работодателю в течение трех лет расходы на зарплату специалистов-олим, работающих в сфере исследований и разработок. В 1990-х годах эта зарплата составляла 3000 шекелей в месяц, что было много меньше зарплаты коренных израильтян, имеющих лишь среднее образование (или не имеющих никакого). Еще больше разрыв был в оплате ученых-репатриантов и местных ученых, имеющих одинаковую ученую степень и одинаковое ученое звание.

Вольф тут же вызвал своего заместителя доктора Бутиса и поручил ему заниматься соответствующей бюрократией по устройству профессора. В ходе беседы между Игорем и Вольфом возникла симпатия и установились теплые отношения, собеседники уже называли друг друга по имени (тогда Игорь не понимал, что это общепринятая практика в Израиле).

Это, видимо, и позволило Вольфу сделать следующий шаг:

– Игорь, ты, я вижу, человек неглупый и должен понимать масштабы Израиля. При таких масштабах в отраслях науки и техники, не очень-то тут развитых, может быть только один всеми признанный корифей, и ты понимаешь, что в нашей сфере такой корифей – это я. Твой уровень квалификации и знаний позволяет и тебе теоретически претендовать на мою роль, но ты же понимаешь, что это исключено. Поэтому давай договоримся сразу: ты не будешь оспаривать существующий порядок, а я за это обеспечу тебя работой. Если ты согласен, то мы поладим.

Профессор всю свою жизнь в Израиле был благодарен Вольфу за этот разговор – он значительно ускорил для него понимание одного из важнейших принципов его новой жизни: в Союзе его иногда дискриминировали как еврея, а в Израиле его будут практически всегда дискриминировать как изруса.

По этому поводу ему часто вспоминался старый советский анекдот, как корреспондент «Правды» приехал на Чукотку и спросил чукчу:

– Какие чувства чукчи испытывали до революции?

Чукча ответил:

– Два чувства: голода и холода!

– А теперь, после революции?

– О! Теперь совсем другое дело, теперь чукча испытывает три чувства: голода, холода и благодарности к родной коммунистической партии!

Так и при переезде в Израиль он должен был испытывать чувство дискриминации, примерно как в Союзе, и чувство благодарности к родному сионистскому государству.

Начало работы в Технионе реально планировалось через два-три месяца, а пока надо было ходить в ульпан учить иврит. Иврит не понравился профессору с первого взгляда, и он постоянно прогуливал занятия. Свободное время он посвящал тому, чтобы объехать своих знакомых и бывших коллег, которые уже примерно год жили в Израиле. Зима-весна 1991–1992 года в Израиле выдалась необычно холодной и дождливой. В Иерусалиме неоднократно выпадал снег, и дело доходило даже до того, что его на улицах очищали и утрамбовывали с помощью военных гусеничных машин. Однажды профессор поехал за своими вещами в Цфат и утром увидел свою машину, засыпанную снегом до стекол. Два дня он не мог сдвинуться с места и мысленно ругал своих приятелей, отсоветовавших ему брать с собой шипованные колеса, хотя приятели были ни при чем – такой зимы в Израиле не было много лет. Ну а холодный дождь, зачастую вперемешку со снегом, шел на территории почти всей страны.

Путешествия по стране повергли его в полное уныние. Его дружок Максим работал в большой транспортной фирме «Таавура» в районе города Рамле. Профессор въехал в проливной дождь на центральную территорию, зашел в офис и попросил секретаря передать его визитку главе фирмы г-ну Бонди. Автомобиль с иностранным номером, визитка с титулом профессора, соответствующие манеры визитера сделали свое дело, и г-н Аврахам Бонди (Ливнат), один из крупнейших предпринимателей Израиля, согласился немедленно принять Игоря. Он оказался очень немолодым, однако очень стройным сухопарым энергичным человеком, выходцем из Чехословакии. Бонди любезно обсудил с профессором множество вопросов, включая рассказ Игоря о поездке своим ходом из Челябинска в Израиль на машине, который Бонди сильно позабавил. Собеседники говорили на английском и частично русском. Спустя много лет, когда фирмой командовал уже сын Бонди, Игорь с Аврахамом встретились на каком-то мероприятии, и оказалось, что Бонди помнит автомобильное путешествие профессора. В конце встречи профессор спросил, где найти своего приятеля, и Бонди попросил секретаршу привести того в кабинет. Макс зашел и застыл на пороге, вода лилась с него ручьем. В то время множество израильских баз по ремонту и обслуживанию разных машин просто-напросто располагались под открытым небом. В прошлой жизни Макс был кандидатом наук и на работе особенно не утруждался. Он больше всех рвался переехать в Израиль, и профессор спросил его по-русски:

– Ну что? Дорвался до земли обетованной?

После трехминутного разговора Аврахам сказал:

– Ну всё, хватит, пусть идет работать.

По лицу профессора Бонди понял, какие чувства его обуревают, и сказал ему:

– Вы думаете, что я не знаю, какие русские у меня работают слесарями? Все с высшим образованием, многие доктора наук (он имел в виду израильскую классификацию) – человек двадцать. Но что я могу сделать?

Отвечать было бессмысленно, и профессор откланялся. Дальше его путь лежал в Офаким – какую-то жуткую по тем временам дыру на юге Израиля. Там он встретился со своим коллегой Сашей Вульманом – выдающимся математиком-прикладником, но очень робким человеком в жизни и быту. Тот работал чем-то вроде садовника и остался на этом месте на всю жизнь в Израиле. Объехав еще человека четыре, профессор уже мог сделать обобщение: все они, конечно, включая его самого, «влипли». Он не очень-то обращал внимание на то, что говорили его знакомые, поскольку уже знал, что «русские» евреи-эмигранты боятся сами себе сказать правду, что, уехав из Союза, они совершили ошибку, и оправдывают свою эмиграцию самыми различными предлогами, в основном заботой о детях.

Вернувшись в Иерусалим, профессор познакомился с изрусами, эмигрировавшими в Израиль в 1960-х годах. В одном из иерусалимских банков, где Игорь открывал счет, одна симпатичная русскоговорящая молодая сотрудница помогла ему с оформлением бумаг, и они разговорились. Оказалось, что она приехала с родителями из Литвы в 1976 году и в Израиле сравнительно недавно вышла замуж за выходца из Каунаса – тоже иммигранта 1970-х. Эта сотрудница познакомила профессора с мужем, который и свел его с довольно большим кругом выходцев из Литвы, которые, в свою очередь, имели обширные знакомства со многими иммигрантами 1970—1980-х годов из Москвы и Ленинграда. С этого момента процесс самообразования Игоря пошел быстрым темпом. Особенно он подружился