рассматривать и открытую в 2015 г. уникальную надпись на стене Спасо-Преображенского собора в Переяславле, сюжет о которой вошел в один из новостных репортажей центрального телевидения (телеканал «Россия»). Текст надписи содержит сообщение об убийстве князя Андрея в 1174 г.: «Месяца июня 29 убиенъ бысть князь Андреи своими паробкы, овому вечная памят, а симъ – вечная мука». Далее следует перечень убийц, сохранившаяся часть которого включает как упомянутых летописью, так и лиц, ранее историкам неизвестных. Предположение, согласно которому аналогичные надписи были сделаны и на храмах других городов Северо-Восточной Руси, выглядит вполне логичным. Однако при этом следует обратить внимание на то, что одной инициативы властей (и светских, и церковных) для этого было недостаточно. Официальный характер надписи сомнений не вызывает, но жители городов (члены городской общины) относились к своим храмам весьма ревностно, что исключало волюнтаризм и в данном случае. Потому такая акция, на какие бы конкретно города она ни распространялась, должна была иметь поддержку среди прихожан – все тех же свободных общинников. Не исключено, что подобные граффити могли появиться не сразу после убийства Андрея Боголюбского, а значительно позднее – во втором десятилетии XIII в., когда северо-восток был охвачен новой волной междоусобиц, последовавших после смерти Всеволода Большое Гнездо. В тот период противоречия между Владимиром и Переяславлем, с одной стороны, и Ростовом – с другой, вновь обострились, и память об Андрее, умалившем значение Ростова, могла стать своего рода идеологическим знаменем.

Итак, мы можем констатировать, что поступок Всеволода не был чем-то совершенно из ряда вон выходящим, однако мира земле он не принес, и новый конфликт братьев-соперников начался буквально с последним вздохом великого отца. Юрий являлся теперь великим князем Владимирским. С этим не мог смириться ни Константин, ни стоявшие за его спиной жители Ростова, все еще думавшие вновь подчинить себе Владимир. В этом была главная предпосылка для последующих усобиц, и именно это делало политическую ситуацию в Северо-Восточной Руси до крайности неопределенной. Положение усугубило еще и то, что другие князья предпочли также извлечь выгоды из этого спора, примкнув к той или иной стороне.

Первоначально военные действия были достаточно вялыми и больше напоминали бряцанье оружием. Уже в 1212 г. Юрий ходил ратью к Ростову, но все завершилось миром. Через некоторое время князья-противники встретились недалеко от Юрьева-Польского. Этот «снем» (съезд) должен был способствовать выработке компромисса. Но достигнуть его ввиду непримиримости сторон было крайне сложно, а потому противостояние продолжилось. В нем все более активно участвовали младшие Всеволодовичи. Один из них – Владимир, получивший первоначально после смерти отца Юрьев, по наущению Константина попытался закрепиться в Москве. Другой – Святослав, напротив, покинул Константина и получил от Юрия освободившийся Юрьев-Польский.

В 1213 г. Константин снарядил экспедицию против Костромы. Город был сожжен, а жители его уведены в плен. Противники же старшего из сыновей Большого Гнезда совершили поход под Ростов, где также нанесли ощутимый урон местным жителям. Но опять дело до поры завершилось миром, скрепленным крестным целованием [ПСРЛ, т. VII: 118]. Однако можно предположить, что мир этот был более выгоден Юрию и Ярославу, поскольку сразу после его заключения братья отправились под Москву, для того чтобы выбить засевшего там Владимира Всеволодовича, что и было ими осуществлено (Владимир вынужден был уйти в Переяславль Южный, где во время нападения половцев попал в плен и несколько лет провел в степи [ПСРЛ, т. VII: 119]). Видимо, одним из условий того договора было как раз возвращение Москвы под влияние Юрия, вот на этом основании и можно утверждать о большей выгоде от соглашения для Владимирского князя [Фроянов 1995: 696]. Но это вовсе не было полной победой, так как Ростов не утратил свой военный потенциал, хотя, видимо, ростовцам стало окончательно ясно, что переломить ситуацию собственными силами у них пока возможности нет.

Еще со времени зарождения отечественной исторической науки в этом разгоревшемся после кончины Всеволода споре за власть усматривали, прежде всего, личный конфликт в великокняжеской среде. В. Н. Татищев даже поместил в своем труде часть переписки, которая якобы имела место между Юрием и Константином и смысл которой как раз именно в частной ссоре за старшинство, подогреваемой советами бояр (см.: [Татищев 1995: 187]). Данное сообщение вызывало, впрочем, недоверие еще у Н. М. Карамзина [Карамзин 1991: 578], но, действительно, трудно не согласиться с тем, что мотивы личного ущемления должны были сыграть не последнюю роль в развитии этого противостояния. Однако, конечно же, более важным было другое: объективными причинами назревавшего конфликта был не спор братьев-князей, а борьба друг с другом Ростова и Владимира – двух частей некогда единой Ростово-Суздальской земли. И. Я. Фроянов в своих работах наглядно показал, что за спиной Константина стояла община Ростова, желавшего остановить возвышение «мизинного» Владимира. Равным образом притязания Юрия опирались на силу великокняжеской столицы – города на Клязьме. И Всеволодовичи, злоумышляя друг против друга, прежде всего находились в рамках политического курса, определявшегося интересами «своих» городов [Фроянов 1995: 691–697]. Во всех межкняжеских спорах нельзя не видеть решающее участие и значение ростовцев, владимирцев, переяславцев. Не оставались в стороне также и жители более мелких городов, например, Москвы, представители которой, видимо, уже тяготились зависимостью от Владимира-на-Клязьме, а потому охотно приняли к себе независимого от великокняжеской столицы князя Владимира Всеволодовича, который ориентировался на союз с Константином (читай: с Ростовом). Таким образом, Москва – один из примеров младших городов-пригородов, которые, почувствовав собственный потенциал, стремились играть на политической сцене много бо́льшую, нежели прежде, роль. Москва активно включится в эту борьбу и станет ее безусловным лидером, но произойдет это уже на новом историческом этапе.

В результате подобного рода противоречий между городами-землями Северо-Восточной Руси в этот период произошло дробление Ростовской епархии на две новых – собственно Ростовскую и Владимирскую. Особенностью русских епархий была их достаточно большая площадь и сравнительная стабильность границ. Однако в XIII в. прежний Ростовский архиерей Иоанн почел за лучшее удалиться на покой, а вместо него поставлены были два епископа во Владимир и Ростов. Летопись под 1214 г. сообщает: «Иоанн, епископъ Суждальскыи отписася епископьи всея земля Ростовьскыя и пострижеся в чернеце в монастыри в Боголюбомь» [ПСРЛ, т. I: стб. 438].

Что же толкнуло архиерея на такой шаг? Для начала несколько слов скажем о жизни самого Иоанна. До своего поставления на кафедру в 1190 г. он был духовником Всеволода Большое Гнездо[188]. На основании некоторых наблюдений Е. Е. Голубинский посчитал, что новый архиерей, возможно, был выходцем из белого духовенства [Голубинский 1997а: 354].

Примечательно, что, прибыв на северо-восток из Киева после хиротонии, Иоанн посетил прежде всего Ростов, затем Суздаль и, наконец,