Шрифт:
Закладка:
– Береги себя. Я буду ждать.
Но его лицо не расплылось в улыбке, как она ожидала, а потемнело от гнева. Внезапно он резко подался вперёд и ударил кулаком в стену в нескольких дюймах от её плеча. Она вздрогнула, увидев окровавленные костяшки его пальцев, красные брызги на свежей побелке.
– Алек! – ахнула она, изумлённая и испуганная. – Что с тобой?
В этот момент ей показалось, что она совсем его не знает. Доброта и мягкость её друга детства и верного защитника куда-то исчезли, и она увидела, что он способен на насилие. Ей стало по-настоящему страшно. Он закрыл лицо руками, всё его тело затряслось от тихих рыданий.
Очень осторожно, боясь, что жертвой новой вспышки агрессии может стать она, Флора обняла Алека, положила голову ему на плечо, и он зарыдал громче.
– Я не могу… – пробормотал он наконец, когда снова смог говорить. – Я просто больше не могу, Флора. Не могу тебя оставить. Не могу смотреть, как горят корабли. Не могу слышать крики о помощи. Не могу отдавать приказы, за которыми следуют страдания и смерть.
Она нежно гладила его прямые тёмные волосы, откинула прядь, налипшую на лоб, посмотрела ему в глаза.
– Алек, ты помнишь день, когда я нашла тебя в этом же стойле? Когда ты должен был отправиться в новую школу?
Он кивнул, с трудом глядя на неё воспалёнными, красными глазами.
– А помнишь, что я тебе сказала? Что мы будем тебя ждать – и я, и Руарид, и пони? Да, мы будем и теперь. Ты вернёшься, а я буду здесь. Я тебе обещаю.
Её слова прозвучали слишком неуверенно, чтобы убедить даже её саму. Такой беспомощный гнев был настолько для на него нехарактерен, что в ней зародилось сомнение. Она чувствовала, как расстояние между ними снова увеличивается, как он становится всё недоступнее, отдаляясь от нее. Расстояние, возникавшее между ними, когда он отправлялся выполнять свой долг перед страной, она вынести могла. Но он отдалялся от неё еще и эмоционально, и это расстояние пугало гораздо больше. Она не знала, смогут ли они его преодолеть.
Она почувствовала укол вины. Правильно ли было побуждать его уйти, чтобы он снова столкнулся с ужасом и безысходностью? Отъезд в новую школу дался ему нелегко. Новая встреча лицом к лицу с Арктическим морем и смертью обойдётся ещё тяжелее. Но могла ли она просить его остаться? Так ему было бы ещё сложнее. Она знала, что он не может и не хочет отказаться от своего долга.
Но теперь, как и много лет назад, её слова, казалось, успокоили Алека. Он медленно поднял на нее глаза, и когда она пристально посмотрела на него, ей показалось, что боль в них растворилась. Он сделал глубокий вдох, и дрожь в его теле стихла. Он взял себя в руки. Она молча кивнула.
– Прости, – прошептал он. – Иногда это просто невыносимо.
Она поднесла его окровавленную руку к губам и нежно поцеловала. Ветер доносил до них рёв корабельного гудка. Он расправил плечи, выпрямившись в полный рост, и она увидела, что он готов.
– Зайдёшь попрощаться с Руаридом и папой? Мы перевяжем твою бедную руку.
Он кивнул и взвалил на плечи вещмешок. Она взяла его за руку и пошла с ним к домику смотрителя, надеясь, что эти последние минуты рядом с ними придадут ему сил.
Простившись с Йеном и Руаридом, он долго обнимал Флору, и оба молчали, потому что не было слов, которые можно было сказать в эти последние мгновения, беспощадно уходившие с каждым ударом их сердец. К её свитеру была приколота брошка, которую он ей подарил. И она подумала, что, может быть, лишь эта брошка скрепляет её сердце, не давая ему расколоться на тысячу кусочков, пока она смотрит, как он уходит.
Я не сразу решаюсь открыть дверь в зал. Это наш с Дейзи первый выход в свет с тех пор, как мы вернулись из больницы, и я не знаю, как на ней скажутся шум и волнение. Дома мы уже десять дней, но нас никто не беспокоил, давая нам время и возможность прийти в себя. Приходили только Бриди и Майри, приносили хлеб и молоко, а однажды – большую кастрюлю домашнего рагу.
Если честно, я внутренне ощетиниваюсь, готовясь к нападкам других матерей. Я уже слышу, как они судачат о том, что с ними бы никогда такого не случилось, что их дети не бегают по причалу без присмотра.
Но вскоре оказывается, что я зря волновалась. Дейзи вертится у меня на руках, требуя отпустить её и дать пообщаться с другими детьми, крошка Джек тут же заключает её в застенчивые объятия и вручает тамбурин, и она радостно улыбается, одобряя и то и другое.
Элсбет в свою очередь заключает в объятия меня, а другие мамочки толпятся рядом и наперебой щебечут, как они без нас скучали и как рады, что мы вернулись. Они даже дружелюбнее, чем раньше. Может быть, я сама себе нафантазировала, что они будут меня осуждать, а может, я так думала, потому что сама себя осуждаю. Наверное, Дэйви прав, и мне стоит немного расслабиться, не быть к себе настолько суровой.
– Без тебя всё было не так, Лекси, – признаётся Элсбет. – Я очень старалась, но все равно помню гораздо меньше песен, чем ты.
– Что мы будем петь сегодня? – спрашивает кто-то. Я достаю из сумки старый мамин песенник.
– Может быть, споем «Девушку из Файва», – предлагаю я, листаю песенник и, найдя нужную страницу, откладываю его на пианино. Дети в ожидании выстраиваются вокруг, матери раздают им инструменты, как самодельные – пластиковые банки с макаронами, которые отлично гремят, кастрюли, в которые так весело колотить деревянными ложками – так и более традиционные, два ксилофона и треугольник. Элсбет усаживает Дейзи к себе на колени, и я благодарно ей улыбаюсь. Приятно вновь вернуться в компанию. Никто меня не осуждает, напротив, я чувствую всеобщую поддержку. Наши голоса сливаются, зал наполняется песнями, которые нам передали наши родители, а им – их родители, песнями, связывающими воедино наше прошлое и будущее наших детей.
$
Когда всё заканчивается, я помогаю Элсбет отнести к ней домой инструменты. В тот ужасный день я забыла их на пристани, и Элсбет перетащила их к себе. Да и логичнее хранить их у неё – её дом ближе к месту наших сборищ, чем домик смотрителя, и места в нём больше.
– Не хочешь зайти пообедать? – предлагает она, стоя у жёлтой двери. Но Дейзи уже устала, и я говорю, что пора кормить её и укладывать спать. Элсбет понимающе кивает.
– Солнце и свежий воздух быстро приведут её в себя, и щёчки вновь порозовеют. Береги себя, Лекси. Скоро увидимся.
Дейзи машет пухлой ручкой, и я толкаю коляску к домику смотрителя. По дороге я пою, чтобы она не уснула раньше времени и не осталась без обеда, и она подпевает, радостно дрыгая ножками, когда мы добираемся до припева.
Возле пристани к нашему пению добавляется свист, идеально звонкий, как птичье пение. Дейзи перестает петь и начинает хихикать. За зарослями жимолости, оплетающих забор, появляется голова Дэйви. Он стоит на четвереньках и собирает дикую малину с кустов у забора.
Наша встреча – немного неловкая, ведь мы не виделись с того жуткого дня. Может быть, он избегал меня. Или я его. Я собиралась позвонить, чтобы поблагодарить его как следует, но так и не решилась.
