аллеи, лицом к лицу с бронзовой статуей фонтана. Он сделал несколько кругов, разбрасывая ногами снег, но это не способствовало успокоению его души. После случившегося с Наташей Паша изо всех сил пытался защитить Дарью, не дать ей упасть в ту же пропасть вслед за сестрой, отчаянно водил ее кругами, давая ложные наводки, но княжна упрямо стремилась дальше от спокойной жизни. Он не знал, что делать: лгать до бесконечности было слишком сложно, равно как и бросить ее. И все же, волшебник чувствовал, что стоит на перепутье, и чем быстрее он примет решение, тем больше он успеет спасти.

Юноша тяжело посмотрел на огни, зажигавшиеся в окнах домов. Вдруг из мрака ему в лицо выпорхнула записка, сложенная в аккуратную бабочку. На ее крыльях мелким почерком было написано: «Не переживай, я ожидала этого, поэтому заранее договорилась с мистером Грейвзом, чтоб он сопровождал меня. Не беспокойся, все будет хорошо. Даша»

Волшебник вымученно улыбнулся: «А знает ли мистер Грейвз?»

_____________________________

*Сад Чикаго - современный Сад Аквариум в Москве.

9. Хитровка

Мистер Грейвз в течение дня все чаще приходил к мысли, что он ничего не знает и не понимает. После визита к Аргутинским Трелони взялся за него с пугающим рвением, как будто за два или три дня собирался сделать из «неотесанной американщины» светскую конфетку, надушенную и прилизанную со всех сторон. Грейвза такая перспектива не привлекала, но в то же время он понимал, что если ему хочется чего-то добиться, то внешнего преображения не избежать. Он успокаивал себя мыслью, что все эти шарфики и галстучки, воротнички, запонки и гребни не посмеют потревожить его бунтарский дух, позволявший ему идти напролом там, где другие топтались в поисках путей обхода. К вящему удивлению молодого человека, Трелони словно прочитал его мысли и, разглядывая переодетого его усилиями Грейвза, проговорил:

— Только не давайте собственной внешности запудрить Вам мозги, Персиваль. Вы — это Вы, и никакой костюм не должен скрывать того, что…

— Я отброс в глазах благородного общества? — едко поинтересовался Грейвз. Трелони снисходительно посмотрел на него.

— О том, что Вы мятежник и бунтарь, который плюет на все устои с высочайшей колокольни. Это имеет свой шарм, если дать ему правильное оформление. Например, чуть облагородить, и Вы из вздорного мальчишки превратитесь в… достойного члена общества и еще большую головную боль МАКУСА, без которой они уже не смогут обходиться, — он задумался. — Ну да ладно, дифирамбы петь я Вам буду уже когда мои усилия начнут приносить плоды. А пока — на выход, — скомандовал он, заметив на пороге хорошенькую горничную, поглядывавшую на них с праведным гневом, как будто они мешали честным людям работать. За последние два дня Трелони понял, что девица работает как следует, только обнаружив несколько монет на подушке.

Еще с утра Грейвз предупредил Трелони, что в восемь часов вечера ему нужно будет оставить своего напарника. Альберт кивал и продолжал нагружать голову младшего ситуативный советами, подсказками и какими-то прописными истинами из повседневной жизни дипломата. Они нанесли визиты в пару контор, заводя знакомых или, наоборот, распивая чай с «рекомендованными лицами», и в любой удобный момент Трелони заводил разговор о Грин-де-Вальде в России:

«Вы же и сами понимаете, что информация не подтверждена официально, но нужно ли это? Наверняка, его сторонники уже собираются в подполье и разрабатывают свои кровавые планы. Сейчас же были нападения на магглов, не так ли? Пропадали люди..? Всему есть объяснение, но кто-то просто не хочет, чтоб люди видели. Нет ничего ужаснее, чем неконтролируемая толпа, подвластная страху, к такой кровавой вести людей нужно подводить постепенно, в этом Канцелярия права. Так что простите мне мою жестокость, но я брошу ужасную правду Вам в лицо — Грин-де-Вальд здесь и он опасен. Нет, я не пытаюсь втянуть Россию в войну, но если Россия не поспособствует сейчас, то потом будет слишком поздно, и война все-таки разразится. Да, простите мне напористость; изумительный чай!»

И все заговорщическим тоном, рокочущим шепотом, поблескивая своими стальными глазами. Этому невозможно было противостоять, и запуганные чиновники тряслись перед ним, как кролики перед мясорубкой, давая свое молчаливое согласие и прося не говорить никому, что они готовы на эту политическую авантюру. Спустя два или три таких коротких визита мистер Трелони разбил свою речь на два голоса, чтоб Персиваль не стоял у него за спиной, как жнец, с его напористостью слова звучали еще убедительнее: юноша точно впечатывал их в собеседника, бросал в лицо, как отрезвляющие всплески ледяной воды, тогда как Трелони мягко наводил шокированного чиновника на нужную мысль. Под конец Персиваль даже готов был поклясться, что такая работа по-своему хороша. Не погоня, конечно, и не хорошее подавление сопротивления; переговоры больше напоминали ему игру на струнах, хотя он никогда не держал в руках музыкального инструмента, только видел, как это делают другие и примерно представлял, что они могли ощущать: тонкие переливы человеческой воли, подчиняющиеся его жестам и словам безо всякого «imperio». Такая игра по-своему зачаровывала, вызывая почти детское любопытство: если он может одним словом заставить людей испытывать страх, то как далеко он сможет зайти, если приложит достаточно усилий? Юноша бы с радостью продолжил играть в эту игру, но при нервных взглядах на часы азарт его подостывал.

— Мистер Трелони, я должен идти, — произнес он, когда они покинули комнату в особнячке, где со всем шиком, который можно расположить на пятнадцати квадратных метрах, обитала еще одна канцелярская дама. Она, к слову сказать, не столько заботилась о Грин-де-Вальде, сколько о бале, и, заметив у мистера Трелони очаровательный французский прононс, тут же пригласила мужчину сопровождать ее на балу.

— Как? — удивленно вскинул брови британец.

— Я предупреждал Вас, у меня…