лицо. От звука стекающей воды привычно задавило внизу живота. Хохлушка задрала нижнюю юбку, оголив упругие бедра и широкие ягодицы, присела, в упоении закрыв глаза: «Столько терпеть! Так хорошо, что, кажется, душа внизу живота находится, прости Господи!» Она выпрямилась, оправляя подъюбник, потянулась руками, оголив ровные, с легким пушком темных волос, подмышки, хотела было зайти в воду, как сзади послышались тяжелые шаги и частое дыхание. Она успела лишь повернуть голову, как в тот же момент крепкие мужские руки схватили ее и повалили на землю. Василь навалился на хохлушку сверху всем своим телом, беря в замок ее руки своей левой рукой. Правой он судорожно разрывал на девке исподнее, освобождая колышущуюся пышную грудь и впиваясь губами в крупные, розовые соски. Хохлушка пыталась освободиться, но объятия казака были крепки. Она двинула ногой в надежде нанести удар меж ног казака, тем самым лишь помогла ему. Ловким движением Василь оказался между ее ног. Одним движением он задрал на ней исподнюю юбку и широкой ладонью накрыл лобок с густыми черными волосиками. Девка, осознав неизбежное, попыталась крикнуть, но казак в тот же момент впился в ее губы крепким поцелуем, одновременно стянув с себя шаровары. В предвкушении Василь издал звериный рык и, закрыв ладонью рот хохлушке, надавил низом живота. Девка застонала от боли, кусая ладонь казака. Но это лишь добавило желания. Василь будто ополоумел. Дикими, сильными движениями он врывался в юное, девственное лоно дивчины. Та, перестав сопротивляться, лишь рыдала, издавая слабые стоны. В один момент она широко открыла глаза, смотря куда-то за Василя, и в тот же момент казака обожгло по голой гузне. Еще один удар, воздух прорезал характерный свист батога. Будто сотни пчел ужалили в одной место. Василь вскочил, натягивая шаровары. Вновь в воздухе раздался свист, отец хохлушки замахнулся, заступаясь за честь дочери. Василь ловким движением поймал его руку и тяжелый кулак казака опустился на подбородок хохла, отключая его сознание. Тот обмяк и бездыханно скатился к ногам дочери. Та сидела, поджав ноги. Нижняя юбка была измазана грязью вперемешку с алой кровью. Она не кричала, но лишь всхлипывала, вытирая грязными руками глаза. Затем склонилась над потерявшим сознание отцом, теребя его по лицу.

– Если кому скажешь, найду! – пригрозил Василь. – Здесь наша земля – казачья! Можете и не вернуться до дому. Поняла?

Бедная дивчина, склоненная над отцом, закивала головой, размазывая грязь по щекам. Слезы крупными каплями падали на лицо ее отца. Тот в бессознательном состоянии лишь стонал.

Василь поднял указательный палец, грозя хохлушке, мол, помни, что найду везде. Опрометью бросился к повозке, напугав сонных волов, схватил свой дорожный баул и скрылся в ближайших плавнях. Пересидел день и ночью по волчьим тропам добрался до ближайшего от станицы Мартанской кургана. Добирался перебежками, будто вор. С первыми петухами, негромкое пение которых донеслось со станицы, наскоро отряхнув справу и успокоившись, он дошел до хаты деда. Несколько раз осматривался, не видел ли кто его из станичников. Размышлял, не откроется ли, а открыться может лишь в том случае, если хохлы до станицы доберутся, а добраться не смогут, так как не знают ни названия станицы, ни имени Василя. В общем, будет молчать до последнего. Да и подумаешь, хохлушку снасиловал. Это за казачку не поздоровилось бы. А так… Неча была самой лезть, и отец ее не покалеченный остался бы, если б тихо сидел. Так успокаивал себя казак, открывая калитку у палисадника дедовой хаты. Но червячок страха все же точил его сознание.

Глава 17

Дед Трохим остался в малой хате один. Посмотрел на брошенный у порога внуком баул, на небрежно положенную на скамью черкеску, замызганные глиной ичиги, сиротливо стоящие там же, у порога. Вздохнул тяжело. Посмотрел на образа, перекрестился. Сухие губы задвигались, полилась негромко молитва. За упокой родителей Василя, сына с невесткой, за самого Василя, чтобы Господь вразумил раба Своего неразумного, и для себя, напоследок, просил дед здравия и продления дней своих на земле этой грешней.

– Дай, Господи, – шептали губы старика, – пожить еще немного, чтобы внука. Василя, определить в жизни сей. Простри руку Свою, укажи ему путь правды Своей. Помоги ему, неразумному и грешному, сердце свое для Тебя открыть.

Встал дед с колен, осенил себя крестным знамением: «Аминь, Господи». На душе легче как-то стало. Крякнул по-стариковски, крепким еще шагом подошел к порогу хаты, поднял баул, на скамью положил, прижал слегка, похлопав. Ичиги внука под скамью определил: «Проснется, заставлю почистить так, чтобы блестели. Негоже казаку в замухрышках ходить». Покачал головой, протягивая руку к черкеске. Поднял левой рукой, правой оправил подогнувшиеся полы, разгладил.

– Вот же ж бисова душа, – незлобно пробормотал себе под нос. – Грязь-то налипшую хоть бы счистил. Ну, погодь, унучок, задам я те жару.

Вышел дед с черкеской на двор, веником попробовал грязь убрать. Не выходит.

– Налипла уж дуже. Это ж где так зарюхаться-то умудрился? Сухо кругом. Дождя, почитай, неделю не було. Эх, Васыль.

Дед сокрушенно вздохнул. Пошкрябал своими костлявыми пальцами засохшую глину. Вроде отпала. Стал рукой остатки отряхивать.

– А це шо таке? – поднес ближе к глазам полу черкески – Никак кровь?!

Понюхал, потер. Годы, проведенные в военных кампаниях, и жизненный опыт подсказывали, что внук попал в какую-то передрягу. «На звериную вроде не похоже. Стало быть, кровь то человеческая. Но ее не много, всего лишь пятно. Значит, не из раны. Можа, в драке юшку кому пустил да замарался? Но пятно свежее. Вона, даже следы на пальце остались. По всему видно, что вчерась вечером куды-то врюхался унучок!»

Стариком овладевало легкое волнение. Становилось понятным поведение внука, когда он вздрагивал при каждом шорохе на дворе.

– Жаль, спит, – дед Трохим посмотрел на дверь. – А то бы спытал его.

Но жажда правды всё же взяла свое над старым воякой. Войдя в малую хату, дед Трохим аккуратно повесил черкеску внука на крюк и, стараясь громко не шуметь, открыл дверь в большую хату, где почивал внук.

Василь же так и не уснул. Все перебирал в голове варианты, как выйти из созданной им же самим ситуации. Да и на спине лежать было плохо. Успел хохол пару раз мягкие места батогом хорошо обработать.

Кумекал Василь, но любой вариант на кривую дорожку выводил, не в его пользу.

«Вот же стервь. Сама виновата, – который раз мысленно повторял казак. – И отец ее хорош. Не пришел бы, цел и невредим остался. Слава Богу, что живой. Неча по нашим землям