– Ок, Миша. А если она попросит меня устроить свадьбу для нее, вы не будете возражать?

– Не попросит. Она слишком меня любит, чтобы так быстро найти мне замену.

Мой ликбез по аналитическому изучению мужского поведения подкрепился по крайней мере одним фактом – Миша не допускал и мысли, что его бывшая жена, красавица, умница и королева, может найти ему какую-то альтернативу. Маринка была права.

Мне вдруг очень захотелось, чтобы позвонил Иван. Я разговаривала бы с ним сейчас совсем по-другому. Я рассказала бы ему о том, какая смешная и непредсказуемая наша жизнь, что еще вчера, рассказывая приятелям о Мише – миллионере, счастливом еврейском папе, обреченном в силу своей принадлежности к этой категории быть великолепным отцом и хорошим семьянином, я не могла даже предположить, что сегодня буду думать о его новой свадьбе.

Я доковыляла до машины. Спешить было некуда, поэтому, откинув голову на белый подголовник, я закрыла глаза и представила себя в белом подвенечном платье, под руку с нарядным и красивым Ваней. Я не могла только решить, оставить ли мне свою фамилию, вдруг она у него не очень благозвучная. Все гости, разряженные в красивые светлые платья и костюмы, громко приветствовали нас и бросали под ноги лепестки и хмель, а мы, влюбленные и счастливые, смотрели друг другу в глаза и никак не могли дождаться свадебной ночи. Моя мама в белой шали на плечах с умилением взирала на то, как ее девочка становится счастливой.

Скупая слеза радости скатилась по ее щеке, и она крикнула: «Горько молодым, горько!» Тут я вернулась на землю, маме действительно было пора позвонить. Надо отдать ей должное, она была редкой женщиной, сочетающей в себе несочетаемые качества.

Мне было как-то грустно. Маринкино учение навеяло на меня серьезность, мне очень хотелось поделиться с мамой своими новыми знаниями. Нет, не подумайте, что я собиралась предъявить ей претензии за недостаточно практичное воспитание. Во-первых, это бесполезно. Во-вторых, если следовать логике, я все равно – ее дочь, и моя будущая семья в той или иной степени будет похожа на семью моих родителей. У меня давно прошло раздражение от нравоучений и сочувственных взглядов. Потому что однажды я ее чуть не потеряла.

Преемственность поколений

Решено, я заеду к родителям. Но сначала я схожу к Инге – косметологу, пусть сделает волшебную мезотерапию, обертывания и кислородный коктейль. Потом – салон, укладка и make-up.

Ведь скоро, очень скоро мне нужно будет ох как хорошо выглядеть.

Обожаю дни, когда не надо сверять по часам назначенные встречи. Правда, их у меня теперь не много, но я все равно их обожаю. Даже, наверное, нужно было бы сказать, что я ненавижу дни, забитые рабочими встречами, но это неправда.

У Инги, как всегда, была полная запись. Но она нашла для меня время, потому что Серж, мой бывший, – ее двоюродный брат. Это он открыл для нее салон и обставил его по последнему слову техники. Не знаю, что делают в La Prairie, но, думаю, им не мешает поинтересоваться новинками российского рынка. Лежа на косметологическом топчане в предвкушении собственного преображения, я решила сделать маме предупредительный звонок.

– Ма, привет!

– Как у тебя дела, доченька? Заедешь сегодня ко мне на пельмени?

Господи, моя мама до сих пор не знала, что пельмени есть не модно, от них изо рта пахнет луком и неприятная отрыжка. Кроме того, тесто с мясом сейчас никто не смешивает. Это неполезно для здоровья, развиваются целлюлит, холестерин и прочие неприятности. У мамы не было ни того ни другого, хотя всю жизнь она ела пельмени, беляши и чебуреки.

Я называю ее маман. Не на французский, а на русский манер. Ух, как она меня раздражала. Никто на свете не мог одним словом или взглядом довести меня до белого каления, кроме моей дорогой мамы. Правда, так было раньше. Сейчас все по-другому.

Моя маман – отличный человек, но все ее достоинства иногда перекрываются одним супердостоинством. Мама всегда права. У меня никогда не хватает аргументов, чтобы доказать обратное; зная это, я не спорю с мамой, а просто слушаю ее. Нет, я, конечно, пыталась… Еще в детстве, когда ходила в музыкальную школу.

Когда я поняла, что мама – это незыблемо, мне было лет десять. Мама, весело напевая, переодевалась после обеденного перерыва, а я долбила наизусть вальс из «Берегись автомобиля» – ну, знаете – там, та-рам, тра-татататата-там, тра-тата-татата, трататататата-там, там, там… Мама, заслушавшись, отметила:

– Все-таки Шуберт всегда узнаваем!

– Мам, это не Шуберт.

– Даже ничего не говори мне, много ты понимаешь. Играй!

Я доиграла до конца. Мама в экстазе танцевала вальс, даже не смогла остановиться с последним аккордом, поэтому неуклюже замерла, проделав несколько загадочных па.

– Мам, все-таки это не Шуберт!

– Мне надоело слушать твои глупости, занимайся, я буду в шесть! – Как всегда, мама была занята, востребована и неотразима. Но самое главное – она была всегда права. На этот раз я знала, что смогу доказать, что ее мнение не абсолютно. Посему, услышав хлопок закрывающейся двери, я ринулась перерывать кипы нот, которые пылились уже почти два года в огромной стопке в книжном шкафу. Тогда я еще не доросла до того возраста, когда маму можно обнять за плечи и покровительственно сказать: «Мамуль, конечно, ты права!» Мне нужно было доказать, что она хотя бы иногда ошибается.

Странная закономерность: чем реже человек ошибается, тем больше хочется подловить его на заблуждении. Я потратила два часа и тринадцать минут на то, чтобы откопать сборник композитора Андрея Петрова. Я была уверена, что именно он – автор музыки. Но перед уверенностью моей мамы пасуют все, даже мировые авторитеты. Я чувствовала бы себя не очень уютно, если бы мама случайно встретилась с Андреем Петровым. Думаю, после встречи он решил бы, что никогда не писал этой музыки или что он – Шуберт. МАМА ВСЕГДА ПРАВА. Более того, мама всегда счастлива именно из-за этого. Как раз этим качеством меня природа обошла. Поэтому, зная наверняка, что композитор Андрей Петров написал вальс к кинофильму, я вдруг подумала, что это мог быть и Шуберт.

Ну с чем сравнить чувство торжествующего самолюбия, когда ты сначала думаешь: ну вот, я знала, потом – ведь я же говорила, а после – как бы